Нырнуть без остатка

Я поднимаю глаза на Лилю, что возвышается надо мной. Никогда не считал себя злопамятным, но надеюсь, жизнь и без меня хорошенько ей отплатит.

– Никита, – она падает на колени и заходится в рыданиях, – Никита, я ничего не знала, клянусь!

– Не ври мне. – Мой голос звучит жестко, она дергается, будто от пощечины, прячет глаза.

Сейчас ведь каждая деталь на место становится. Все вспоминается – все, что не укладывалось, но я принимал, потому что верил.

– Те документы по тендеру, которые я у тебя нашел… Ты их неслучайно взяла.

Это не вопрос, просто констатация. Всего лишь вспоминаю, как удивился, обнаружив около полугода назад важные бумаги среди вещей Лили, которые она должна была забрать после разрыва. Помню, как плакала, давила на жалость, кричала, что все подряд со стола хватала, а я не придал значения – хотел, чтобы она скорее скрылась с глаз. Тошнило от нее. Сейчас еще больше тошнит.

– Это был единственный раз, – шепчет сквозь зубы, – единственный раз! Ник!

Она хватает за руки, пытается поцеловать, я отталкиваю. Лиля глядит ошалело и начинает неистово рыдать.

– Папа просил просто посмотреть! Чтобы понимать, куда двигаться! Он попросил, а я тогда была так на тебя зла!

– За то, что не умолял остаться после твоей измены? – не скрываю сарказма.

– За то, что ты даже после этого остался ледяной, бесчувственной глыбой! Я никогда не ощущала, что ты меня любишь!

– Кто тебе мешал уйти?

Черт, о чем мы вообще?

Встаю, но Лиля впивается в ладонь.

– Я больше никогда ничего не говорила ему, клянусь. Мне и после того было гадко.

– Наверное, потому что вы тендер все же взяли? Вкус нечестной победы оказался горьким?

– Только не для отца.

Меня это все порядком достает.

– Я больше не хочу тебя знать. Тебя для меня больше не существует. Если ты еще хоть раз даже подумаешь о том, чтобы приблизиться к Раде, – наклоняюсь, чтобы точно услышала угрозу в голосе, – я сотру тебя в порошок. Поняла?

Одергиваю руку.

– Поняла, спрашиваю?

Та смотрит потерянно, хлопает глазами. Была бы мужиком, хорошо бы вмазал. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но по коридору снова разносятся ее вопли.

– Вы все! Ненавижу вас! Вы все просто использовали меня! Ты, папа, Сева! Ненавижу!

Я уже нажимаю кнопку лифта, но что-то разворачивает обратно.

– Сева? – спрашиваю тише, чем намеревался, голос ломается. – А он при чем?

– Он казался таким милым, так обхаживал меня, – Лиля уже не видит ничего перед собой, она смотрит в пустоту, как ненормальная, и бормочет без остановки: – Он говорил такие приятные вещи, так тепло относился ко мне. А потом просто меня шантажировал!

Замираю. Сева тоже был на мальчишнике в ту ночь.

– Потом – это после того, как ты изменила с ним? – догадываюсь я.

Лиля не останавливается, кажется, она и правда слетела с катушек.

– Он хотел, чтобы ты отказался от своего голоса, просил меня… он хотел контрольный пакет, он…

Лифт приезжает. Я захожу внутрь и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее в последний раз. Лиля прикрывает рот и плачет, без конца плачет.

– Что ты за человек такой? – спрашиваю больше у себя, когда створки начинают закрываться.

А затем нажимаю кнопку на два этажа ниже, чтобы встретиться лицом к лицу с собственным братом.

Секретарши нет на месте, дверь в кабинет Севы приоткрыта, и, судя по звукам, долетающим оттуда, я легко догадываюсь, чем там занимаются. Он хоть кого-то в этой компании не поимел?

Без зазрения совести захожу и лишь после стучу. Девчонка, распластавшаяся на столе, тут же начинает визжать, быстро собирается и убегает. Сева только ширинку застегивает. Рубашка так и остается торчать из-за пояса, галстук валяется на полу с пиджаком. Он даже не рыпается, берет с подоконника открытую бутылку виски и обновляет стакан. Залпом закидывает в себя всю порцию, чуть кривится и садится в кресло.

– Здравствуй, братишка, – произносит с издевкой.

– Давай без сантиментов. Лиля думает, что ты замутил кашу, чтобы меня вытурить, но я же понимаю суть.

Он смотрит нетрезвым, но хищным взглядом. Дай ему волю, прямо сейчас прикончит меня голыми руками.

– Ты знал о том, что творят Дроздовы. Ты знал и готовил себе подушку безопасности. Чтобы остаться у руля даже после смены власти. Поэтому подлизывался к ним любыми способами.

Сейчас все кажется таким очевидным.

– Ха, – он противно смеется и начинает хлопать в ладоши, – ха-ха-ха.

А затем встает и бьет кулаками по столу, выражение лица резко меняется.

– Не докажешь.

– Я не скажу отцу, – говорю Севе, который думает, что напугал, – он скоро сам поймет. Пока ты празднуешь здесь, людей Дроздова взяли. В здании полиция.

Брат теряется, оглядывается по углам, где камеры. Испуганно поворачивается к окну, убирает жалюзи и грязно ругается. Трус.

– Вы бы все потеряли, – рычит, стреляет дикими глазами. – Вы с отцом – два идиота! Вы бы и без меня все потеряли! Я лишь пытался остаться на плаву! Я сделал то, что нужно!

Усмехаюсь, потому что ясно одно – он и правда считает, что поступил правильно. В его проекции, конечно.

– Я всегда был один, я боролся за себя. Ты всегда был его любимчиком.

– Боже, это здесь при чем?