-Я тоже, - серые глаза взглянули на нее. «Тоже еду, в Падую».
Она сглотнула, и, наконец, спросила: «Почему, ты же осенью хотел…
Элияху вздохнул, подумав: «Нет, нельзя ей ничего говорить. Сейчас нельзя».
-Я там поработаю немного, - он вдруг увидел, как из синего глаза выползает едва заметная,
маленькая слезинка.
-Ничего, - сказала Мария, вскинув голову, - я тем летом уже учиться буду, у тети Мирьям, так
что, Элияху Горовиц, - она оглядела его с ног до головы, - ты приезжай, а найдется ли у меня
время - с тобой его проводить, – там посмотрим.
Элияху широко, счастливо улыбнулся, и, оглянувшись на дверь, сказал: «А ну дай руку».
-Нельзя, - ужаснулась Марья. «Донья Хана и так – ворчала, мол, не след нам с тобой под
одной крышей жить, ну да разрешила, потому что мама моя тут. А уж трогать меня – тем
более не след».
-Пожалуйста, - жалобно попросил юноша. «Только прикоснуться».
-Странно, - подумал Элияху, - я ведь сколько раз брал ее за руку, там, на Москве. Я ее
ладошку наизусть помню. И все равно – все другое, совсем другое».
-Спасибо, - наконец, сказал он, и, прижав пальцы к белоснежному запястью, улыбнулся: «У
тебя сердце колотится».
-У тебя тоже, - услышал юноша независимый голос. Марья рассмеялась, и он, с сожалением
выпустив ее руку, опустив глаза, увидел, как поблескивает в открытом сундучке старое,
тяжелое золото. Рысь на рукояти кинжала, поднимала голову, чуть оскалившись, и Элияху
подумал: «Так же и она, да».
-И не смотри на меня, - сердито велела девочка. Она потянулась и, достав из сундучка
книгу, устроившись в кресле, сказала Элияху: «Ты только поправляй меня, если
неправильно».
Он слушал ее звонкий голос, читающий знакомые ему с детства молитвы и вдруг подумал,
глядя на солнце, что медленно садилось над рекой: «И служил Яаков за Рахиль семь лет, и
они показались ему – как несколько дней, потому что он любил ее».
Джованни протянул ноги к огню и сказал, наливая себе вина: «Видишь, мальчик мой, - он
повертел в руках серебряный бокал, - у Майкла и Мэри взял, им же и верну, как буду
уезжать. Так что вашу посуду не трогаю, - он улыбнулся.
Хосе поворошил дрова в камине и отец, глядя на него, спросил: «Скажи мне, у тебя и
Мирьям – все хорошо?».
Мужчина вздохнул, и, откинувшись в кресле, увидев темные, пытливые глаза, ответил: «Ну,
ты же знаешь, папа, я говорил тебе – она все еще мучается, из-за Авраама. Вбила себе в
голову, что он сын, - он помолчал, - того мерзавца».
Джованни потянулся и взял смуглую, сильную руку мужчины. «А ты, мальчик мой, - сказал он
тихо, - ты подумай. Она ведь кормит, не работает, а Мирьям из тех женщин, которые, в
общем, - он усмехнулся, - не для домашней жизни созданы. Ну, как мать ее, донья Эстер.
Вот и получается – не занята она, и всякие мысли в голову лезут. А ты что? – он испытующе
взглянул на сына.
Хосе улыбнулся. «Да я их всех, папа, - мужчина махнул рукой в сторону опочивальни, -
больше жизни люблю. И Мирьям это видит. Ну да недолго осталось, - как в Амстердам
вернемся, - так она опять практиковать начнет. Уже и домой хочется.
-Домой, да, - Джованни закрыл глаза и подумал: «Господи, в феврале я в Данциг поехал. И
мальчик этот, внук Марты – тоже сказал, что как сын у него родился – так он в Польшу и
отправился. Нет, в усадьбу, в Оксфордшир, и все лето там просидеть. Ремонт надо сделать,
сад в порядок привести. А следующим летом Полли и Кеннет уже в Ольстер отплывают, ну,
да написали – у нас погостят сначала. Вот и хорошо».
-И все равно, - он выпил вина, - ты с ней будь ласковей, мальчик мой. Оставьте детей на
меня и Марию, хоть ненадолго, а сами сходите куда-нибудь, на лодке покатайтесь, просто, -
он улыбнулся, - за руки подержитесь. А то вы, наверное, все о работе и детях говорите, да?
Хосе кивнул и вдруг, подойдя к окну – ставни были распахнуты, золотой закат играл над
Сеной, - присел на каменный подоконник. «Конечно, папа, - тихо сказал он. «Мирьям завтра с
утра по лавкам идет, а потом мы с ней и погулять можем, мне только вечером во дворец, они
же все тут – мужчина зевнул, - до обеда спят, а ночью – едят и в карты играют. Совершенно
невозможный распорядок дня.
Джованни рассмеялся и, встав рядом с сыном, обнял его за плечи: «И ты тоже, мальчик, -
иди в постель. Отдохни, устаешь ведь».
-Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил Хосе, прикладывая пальцы к его запястью. Сердце
билось спокойно и ровно, и мужчина подумал: «Ну, ничего. Папа еще успеет и правнуков
увидеть, наверное».
Джованни усмехнулся и подтолкнул сына: «Да хорошо я себя чувствую, милый мой. Иди,
зеваешь уже».
Хосе прошел по коридору, и, заглянув в опочивальню, улыбнулся – жена спала, прижимая к
себе девочку. «Милые мои, - подумал он, на мгновение, коснувшись нежной щечки
младенца. У него в спальне было прибрано, пахло травами и немножко – молоком. Авраам
заворочался в своей маленькой кроватке и сонно сказал: «Папа...»
-Я тут, мое счастье, - Хосе присел рядом и взял его на руки. «Песню, - потребовал мальчик,
поерзав, прижавшись к нему.
Durme, durme mi alma donzel a ,
Durme, durme sin ansia y dolor, - ласково запел мужчина и услышал, как сын, обхватив его