o 0a115616b968c99b

Как я люблю, как я терзаюсь тайно.

- Вы помните, - наконец, сказал д’ Юрфе, смотря куда-то вдаль, туда, где над кронами

шелковиц вились птицы.

- Помню, - Лиза подала ему руку. Мужчина склонился над белой, маленькой кистью, и

услышал нежный голос: «И Лидия тоже – помнит все, что ей говорил Меландр. До скорой

встречи, месье Оноре».

Она ушла, чуть шурша шелковыми, бронзовыми юбками, не оборачиваясь, и мужчина,

опустившись на край скамьи, посмотрев на тетрадь с рукописью, - блаженно, счастливо

закрыл глаза.

Мирьям посмотрела на того, кто стоял в дверях, и, отшатнувшись, комкая в руках, берет,

спросила: «Но как?»

-Вот так! – Марфа прошагала к ней, и, не успела Мирьям что-то добавить, - отвесила ей

звонкую пощечину.

-Тетя! – женщина почувствовала, как закипают слезы у нее в глазах, и вдруг спросила: «Это

он..., вас послал...»

-Совсем разум потеряла, - вздохнула Марфа и дернула племянницу за руку: «А ну садись и

рассказывай мне – для чего ты, как шлюха последняя, в этот притон явилась».

-Он сейчас придет, - испуганно, отчаянно прошептала Мирьям. «Придет, и что я ему скажу?

Вы же здесь...»

Марфа оправила юбки цвета свежей травы, и, поиграв кольцами на пальцах, вздохнула: «Не

придет. Он твою записку выбросил, а я – подобрала. Ты уж прости меня, девочка».

Она ласково, нежно погладила племянницу по каштановым локонам. Мирьям уронила лицо в

ладони и расплакалась: «Он меня целовал, тетя, там, в Амстердаме, той осенью, как

приехали они. И я не могла сказать «нет», мне нравилось, так нравилось, и потом тоже – я о

нем все время думала...»

-Ох, Федя, - мрачно хмыкнула про себя Марфа, - а сего ты мне не говорил. Ну да ладно,

видно, все же образумился мужик, коли сюда не пришел, да и пора уже – пятый десяток.

-Вот ты скажи мне, - Марфа взяла нежную, жемчужную кисть и чуть ее пожала, - ты же мне

все равно, что внучка, милая. Я понимаю, когда плохо жене с мужем, и сама – знала женщин

таких. Или бывает – не по любви замуж выходишь. Но ты-то? – она взглянула в карие,

покрасневшие от слез глаза, - Хосе тебя больше жизни любит, все для тебя делает, да и ты,

- она усмехнулась, - помню, как на него смотрела.

-Не знаю, - она все плакала. «Это наваждение какое-то, тетя, и ведь было уже так, тут же, в

Париже, но я устояла тогда, - Мирьям вздрогнула и покраснела: «Господи, да что я говорю...

-Да знаю я все, - Марфа поднялась и, посмотрела на стройку. «И верно, сваи забивают, -

прищурилась она. «Догадалась, милая моя. Да сие у него – от одиночества было, сама же

знаешь, что это такое. А тут, - женщина поморщилась, и махнула рукой. «Да ладно, что

говорить».

Мирьям встала, и, умывшись из глиняного кувшина, вытерев лицо кружевным платком, вдруг

сказала: «Спасибо вам, тетя».

-Пошли, - Марфа подтолкнула ее к двери и вдруг усмехнулась: «Хозяин здешний, как меня

увидел, так опешил. Наверняка, не ожидал такого».

Когда они уже завернули за угол, к темной, волнующейся под ветром Сене, Марфа взяла ее

за руку и твердо сказала: «Все у тебя хорошо с Хосе и дети у вас – любой позавидует. Ты

ведь любишь его, девочка».

-Люблю, тетя, - Мирьям оперлась рукой о каменные перила. Марфа посмотрела на

каштановые локоны, что спускались на стройные плечи и тихо проговорила:

-Твой отец, он тоже – часто делал сначала, а потом – думал. Это от него у тебя. Не только

хорошие вещи мы от своих родителей берем, дурные – тоже. Ну, так и не надо, милая, -

зачем людям-то страдать из-за этого? Хосе, детям вашим. Как твой отец твою мать встретил

– так поменялся он, сама знаешь. Вот и бери в этом с него пример.

Мирьям взяла маленькую, сильную руку и поднесла к своей щеке. «Тетя...

-Пошли, - подтолкнула ее Марфа, - у нас посидишь немного, кофе попьем, раз уж из дома

сбежала, от младенца грудного, так хоть не торопись туда сразу».

Мирьям покраснела, и, так и не отпуская руки женщины – кивнула.

Волк поднялся вверх по лестнице и остановился – парадная дверь была распахнута, в

передней валялась раскрытая, пустая, потрепанная сумка Хосе.

-Господи, - он перекрестился и услышал взволнованный, юношеский голос: «Месье Мишель,

вы не пугайтесь, все хорошо идет. Там с женой вашей дядя Иосиф, и тетя Мирьям, и

бабушка».

Волк посмотрел в серые, словно грозовая туча, глаза, и вдруг рассмеявшись, ответил по-

русски: «А ты что, Илья Никитич, на Москве так роды и не удосужился принять, все больше

воров штопал?»

Юноша отчаянно покраснел: «Мне Никифор Григорьевич о вас рассказывал, да. Говорил,

мол, жаль Михайлы Даниловича нету – он бы тут быстро порядок навел».

Волк скинул камзол, и, засучив рукава льняной рубашки, прислушавшись – из-за двери

опочивальни доносился низкий, страдальческий стон, ответил: «Засим на Москву и еду, Илья

Никитич, а то непорядок получается – надо дела по-людски завершить».

-Ну, где же он? – донесся до него измученный голос жены, и Волк, еще раз перекрестившись,

шагнув в комнату, сказал: «Тут, тут. Все, я вернулся, я с тобой».

Марфа подняла голову и улыбнулась: «Мы тут с Мирьям шли кофе попить, а пришли – к

самым схваткам».

-Ну и пейте, - велел Волк, обнимая жену за плечи. «И Хосе с собой забирайте, а мы тут

вдвоем побудем».