О

– А вот и ~юшки, – прогремел Волк® своим огромным и как бы прокуренным голосом, от которого разошлось по небольшой этой, насквозь компактной комнатке рудиментарное эхо, наспех собравшееся из гулких, неуверенных в себе отголосков, а также отголосков отголосков (и далее по ниспадающей, вплоть до отголосковⁿ, которые делали голос Волка® по меньшей мере квадрофоническим – на манер библейских пророков – и сложно-насыщенным, что исподволь, из Магадана через Москву в Анадырь, должно было убеждать слушателей в правдивой вескости его речений). – И ты вообще больше здесь не рулишь, уважаемый. Всё, хватит уже. Доехал до ручки. Теперь ~дуй ко всей этой выдуманной шобле. А перо возьму я®.

И почему же это? Ну и с какой стати он произносит здесь такие и подобные им слова, обращаясь не к равным ему в нарративной структуре эфемерам, а к автору – или, настаиваю, Автору – единственному и уникальному, чьим свободным волеизъявлением, собственно, и была порождена она, эта излишне бо́рзая шкура, которая сию же минуту отправится прямо за дверь, за занозистую дверь, сколоченную из досок, столь плотно пригнанных друг к другу, что…

– Слушай, дорогой автор—нах~ю́вертя́втор, – «усмехнулся» Волк® (усмехнулся бы, если б волки, зауряднейшие хищники, обречённые на закономерное истребление, могли усмехаться). – Во-первых, неостроумно петь одну и ту же бессмысленную и зевотную песню сорок раз подряд. А во-вторых, пора уже учиться хорошим манерам и ставить перед своим бессмысленным бормотанием вот такой вот совершенно необходимый знак: «—». Потому как отныне ты лишён права вести рассказ. Ты обычный выдуманный нетопырь, и даже если выдуман ты был не мной®, то продолжать тебя выдумывать буду именно я®. Я® вижу, ты тут изготовился к каким-то язвительным вопросам а-ля «С какой это стати?» А с такой. Ты приглядись, приглядись повнимательнее. Видишь, что́ у меня есть? Правильно, ®. А где твоё ®? Нетути? Тютюнюшки? Вот и делай выводы. Значит, я® – настоящий, подлинный и единственный, а ты – либо подделка, либо, в лучшем для тебя случае, такой же повествовательный споло́х, как и вся вот эта скульптурная группа, которая как ошпаренная стоит посреди деревянного дома в частном секторе города Кургана и ничего не понимает, не понимает и не понимает ещё раз, снова и снова возвращаясь к своему непониманию, чтобы погрузиться в него ещё глубже. То-то же. А кто вам мешал вести себя по-людски, с пониманием относясь к страданиям ближнего и, главное, понимая своё место у параши во всемирной иерархии и оказывая всяческое уважение человеку, который создан по образу и подобию Божьему, в отличие от вас, которые созданы не пойми по какому подобию, а точнее по какому бесподобию и безобразию…

В общем, хватит. На этом месте прямая речь заканчивается и переходит, наконец, в авторскую, волчью® речь, что магическим образом совпадает с появлением ещё одного героя, который слишком долго сидел в темноте, а теперь, при свете дня, как-то смущённо поводит налитыми плечиками и щурится как бы даже и подслеповато, и сторонится остальных, оглядывающих его кто недоумённо, кто брезгливо, а кто и с плотоядным любопытством. Так вот ты какой, автор вёрткой: полный, стеснительный, с неловкими движениями, собранными из острых углов, но одновременно будто сдавленными, как, впрочем, у всех людей, глубоко и с детства недовольных собой. А ведь каким красавцем, каким огнегласым витязем казался, пока писал всю эту свою ерунду.

– Здравствуйте, – прошепталось у него ватными, трудно гнущимися губами, такими плохо понятными, что всем должно было бы сделаться смешно, все должны были бы засмеяться над ним злодейским, крикливым, кривым смехом (знаете, бывает такой, с инфернальными повизгиваниями), если бы у них сейчас был хоть малейший повод для веселья.