o 496d70464d44c373

минет, стягивая мошонку шнурком. Тем временем он положил на лицо свои

трусы и жадно втягивал носом нечистоплотный запах. Грязь, какая грязь.

Ваня тоже порывался заслужить внимание, но неожиданно начал

раздражать меня своим побитым видом и опущенным взглядом. Я ему

хорошенько нагрубил и нисколечко об этом не жалел. Еще в моей постели

засветились совсем безбородый первокурсник – будущий налоговый

инспектор, и непризнанный, нефинансируемый кинорежиссер с глубоким

шрамом через все лицо – оба почему-то с обрезанием. Казалось, спермой

я отчаянно гнал от себя всевозможные страхи или пытался восстановить

потраченную на болезнь энергию.

128

Шурик очень смущался. Напускал серьезный вид (бессмысленное

занятие в темноте), жался в угол, будто это я его уговаривал делить со

мной ложе, а не он попросил, шептал непростительные глупости.

Несколько поуспокоившись, начал декламировать сочиненную им в школе

юмористическую пьесу. Не стоит уточнять, что мои вежливые

поддакивания очень скоро сменились тяжелым храпом, благо, болезнь

оправдывала, а ритуал оральных радостей состоялся только утром, когда

отнекиваться было уже абсурдно. Чувствовать себя соблазнителем на

самом деле очень смешно. Я сосал красивый, какой-то компактный член

Шурика и громко шмыгал носом.

Утренние сумерки. Подползала, подползала, наступила весна. Я выгнал

очередного любовника из комнаты и подошел к зеркалу в шкафу.

Наверное, я красивый, хотя мое тело мне никогда не нравилось. Засохшие

корки спермы на шее. Я нежно провел ладонью по лицу, шепча:

– Убейте меня. Пожалуйста, убейте меня.

Какого черта мне понадобилось слушать несуществующую станцию

1017АМ, наверное, навсегда останется загадкой. Тем не менее, я

выпросил наушники у Шурика и как будто присосался к радиоприемнику,

часами выслушивая постоянно меняющееся шипение и гудение

загадочной волны. То ли меня, действительно, прельстила загадка, то ли

все объяснялось скукой и неспособностью занять себя чем-нибудь более

существенным. Каждый новый труп в моей жизни обеспечивал по крайней

мере двухнедельное заточение в квартире №44, день ото дня она не

казалась мне симпатичней, а найти подходящее занятие становилось все

сложнее.

Я считал очень милым развлечением продираться сквозь бессмысленное

звуковое ассорти призрачной радиостанции, дабы обнаружить в ней хоть

какой-то смысл. То есть мое решение что-то установить, рассекретить,

отгадать заведомо никуда не вело. Но я не унывал. Я бродил по квартире с

портативным радиоприемником Нелли, ел, пил, какал, общался с

соседями, беспрерывно выслушивая его жалкие скрипы-скрежеты,

планировал заснуть под них и, может быть, все-таки чего-то дождаться. Не

стоит уточнять, что дождаться мне хотелось какого-нибудь человеческого

129

признака – случайно выбранная станция (по началу в этом не приходилось

сомневаться) рисовалась эдаким радио-инфо-обменом моих врагов с

моими врагами или третьими, пока не известными лицами.

Гул высоковольтных проводов сменился обыкновенным белым шумом.

Ближе к вечеру сквозь шипение пробились непонятные писклявые

сигналы. Правда, они очень скоро заглохли, и я опять различил чистое,

гипнотическое гудение высоких вольт. Музыка достойная экзерсисов

Muslimgauze

теперь служила странным саундтреком моему

существованию. Не долго служила, всего лишь один день. Около трех ночи

радиоволна 1017АМ чуть не обеспечила мне инфаркт.

Я лежал в темноте, проклиная полоску света под дверью (лампа в

прихожей горела круглые сутки). Прямая как нож, световая линия. Если в

детстве меня это пугало, то теперь ассоциировалось с гостиничным

номером, оседлой жизнью, утерянным очагом. Кошка нагревала бок. От

наушников болели уши. Я лежал в темноте и только было потянулся за

пачкой сигарет…

Ощущения были непривычными. Мне никогда не приходилось

сомневаться в здоровье собственного сердца, а в тот момент я почти

распрощался с жизнью. Сердце как будто в миг разбухло и заняло всю

грудную клетку, смяв легкие, надавив на кишечник и подступив к горлу. В

следующий миг оно, наоборот, сжалось до микроскопических размеров, и

все остальные органы готовы были отказать. Тело истекло потом. Я ловил

ртом воздух, глаза лезли из орбит. Всему причиной стал приступ страха,

панического ужаса. Кошка подскочила. Радиоприемник полетел в дальний

угол комнаты.

Ничто не предвещало такого шока. Я собирался выкурить сигарету,

выключить радио и больше никогда к нему не возвращаться. Никогда

больше не возвращаться к загадочной радиоволне. Но она оказалась

своенравной. Гудение высоковольтных проводов совсем незаметно

притихло, может быть, только поскрипывания как иголка о пластинку

проступили резче – за долю секунды я отчетливо различил чужое