o 496d70464d44c373

Мой самый большой детский страх представлял собой сочетание

темного дверного проема, запаха хлорки и редкой капели. А на дверной

косяк налипла пыль, колышущаяся при сквозняке. Наверное, в детстве я

так и не решился заглянуть в подобный дверной проем и страх остался со

мной навсегда.

Сейчас он вновь материализовался. Слышался запах хлорки. Лестница

уходила в темноту. Непонятными шорохами почти заглушалась редкая

капель – то ли трубы протекали, то ли внизу раковина для уборки. Можно

было убежать и продолжить поиски выхода, но мне вдруг захотелось

бросить вызов первородному ужасу. Я стал медленно и тихо спускаться по

лестнице.

Страх мог и не возникнуть. Его распалили приглушенные шорохи,

которые постепенно разрастались и все пытались мне что-то напомнить.

Что это? Я считал ступеньки и старался понять. Страх здесь неуместен,

ведь эти шорохи мне понятны, они земного происхождения, начисто

лишены фантастики, надо только их узнать, и страха как не бывало.

Я вглядывался в темноту, и как раз в тот момент, когда осознание почти

пришло, шорохи стали громче и сменились другими звуками. Непонятно,

как я не поседел до этого момента. Воображение рисовало червей,

121

копошащихся в трупе, или полчища термитов, прогрызавших поверхность.

Слишком громкий шаг, звуки резко оборвались, и из темноты на меня

сверкнули желтые глаза.

В следующий миг я был от этого места уже очень далеко. Никогда бы не

предположил, что умею так быстро бегать. И еще никогда бы не подумал,

что спутаю с чем-нибудь звуки, сопровождающие половой акт. Желтые

глаза, злобно уставившиеся на меня сквозь темноту, принадлежали

лохматому бомжу, по-собачьи пялившему свою подругу по несчастью – не

менее грязную женщину в подобие кокошника. Меня душил истерический

хохот. Никто даже не догадывается, что происходит в глубинах библиотеки

им. Ленина.

Отдышавшись, я вдруг решил, что бомж преследует меня. Он меня

изобьет, ограбит или, чего хуже, изнасилует. Я четко слышал чьи-то шаги.

В коридорах и так было темно, основное освещение ироничным образом

создавал дневной свет из-под дверей, а горящие лампочки встречались

очень редко. Вечер грозил мне кромешной тьмой. Шансы выбраться

отсюда все уменьшались.

Как раз на неосвещенном отрезке я и услышал чьи-то шаги. Они

раздавались совсем близко, и у меня опять появилась возможность выйти

из библиотеки с седыми локонами. Если у меня вообще был шанс отсюда

выйти. Для возмущенного бомжа этот невидимка двигался чересчур

спокойно и дышал слишком тихо. Мне не оставалось другого, как идти по

коридору в наугад выбранном направлении, ежесекундно рискуя

столкнуться с опасностью.

Как раз в тот момент, когда я решил, что эти шаги уж точно доносятся из-

за стены и что паника совершенно напрасна (сердце стучало у меня где-то

в горле), я впотьмах налетел плечом на шкаф, чудом не упал и уперся

руками во что-то мягкое. Это «мягкое» мгновенно напомнило мне на ощупь

свитер крупной вязки.

Я взвизгнул, зажмурился и изо всех сил понесся к светлому концу

длинного коридора. Погони, может быть, не было, но она мне казалась. Я

наткнулся в темноте не на бомжа, а на кого-то совершенно другого, еще

секунда, и я бы почувствовал его дыхание. Это был мой враг.

Какая-то незнакомая лестница привела меня в очередной коридор,

освещенный получше, чем все прежние. Выбранная наугад дверь

122

оказалась незапертой, на меня пахнуло пылью, где-то впереди блеснул

уличный фонарь.

Я был в книжном хранилище. Я бежал к окнам. Темно, но главное –

добежать до окон. Если кто-то нападет из-за спины, можно разбить стекло,

и шум обязательно привлечет внимание или отпугнет убийцу. Убийцу? В

тот момент сомнений не было.

Я прыгнул к окну и развернулся, чтобы встретить удар. Но ничего не

случилось. Фонари с улицы освещали помещение с тянущимися вдаль

стеллажами, однако среди них не затесался человек с ножом в воздетой

руке.

Почему убийца представлялся мне именно с ножом? Позже я решил, что

боковым зрением отметил страшную находку намного быстрее, чем

информация дошла до моего сознания. А пока она не дошла, я спокойно

взглянул на подоконник соседнего окна и вздрогнул от ужаса. К батарее

прижался мой недавний собеседник, сумасшедший «профессор», глаза

отвратительно выпучены, из шеи неуклюже торчит рукоятка ножа. Старика

убили. Но не его одного. За пару метров от этого трупа я обнаружил второе

бездыханное тело.

Сил не было даже на удивление. Второй труп принадлежал Тобольцеву.

Ему перерезали горло.

Ирония удачливости. Я был очень рад узнать, что захватил из дома

пропуск в библиотеку, хотя в своем положении совершенно не

рассчитывал ходить по подобным заведениям, как и по церквам и музеям.

Это можно было принять за благоволение судьбы. Однако, учитывая