o 496d70464d44c373

заканчивается цикл существования многих оболочек. Они просто пришли к

этой точке. Здесь нет сенсации, мы просто изначально об этом не думали.

Старались не думать. Однако скоро истрется большинство известных

пород почвы. «Детский мир» рухнул потому, что закончился цикл

существования камня, из которого он был сделан. Вы понимаете?

– А то.

– Было глупо предполагать, что камень вечен. Подобно плоти в нужный

момент он обращается в прах. Любая материальная оболочка лишена

бессмертия.

– С недавних пор и нематериальная тоже.

Старик замолк и посмотрел на меня с удивлением. С какой стати я начал

оправдываться?

– Это уже метафизическая теория, совсем свежая. Душа, как

выяснилось, тоже имеет свой цикл существования, она вовсе не

бессмертна.

– Вот именно! – заорал «профессор», и я понял, что меня больше всего в

нем угнетало. Запах лука изо рта.

– Вы абсолютно правы! Но можно заслужить бессмертие. Тяжелым

трудом, но можно.

– На этой оптимистической ноте мы и расстанемся.

– Нет!

– Я и не надеялся.

– Человек может заработать бессмертие. Духовной работой.

Нешуточной. Если раньше нам гарантировали бессмертие, церковь

гарантировала, вера гарантировала, то теперь придется добиваться всего

самостоятельно. Бог уже не помощник, он обессилел. Церкви ведь снесли.

Да и как может Бог способствовать лени? Люди, веря в него, стали

ленивыми, они не верят в него, они верят в возможность. Что же

получается? Бог занимается попустительством?! Этому не бывать. Если ты

хочешь быть бессмертным – надо заслужить!

Мне надоел его визгливый крик и на этот раз, извернувшись, я схватил

его за плечи и стал изо всех сил трясти.

– Послушайте меня! – кричал я на него. – Только послушайте меня!

119

Старик присмирел.

– Вы… вы… вы… – в его глазах показалась наивная надежда на

признание, на комплимент. Он рассчитывал, что за «вы» последует

«гений» или, по крайней мере, «спаситель», но в последнее время мне

хватало сил только разочаровывать. Я заключил:

– Вы Кащенко!!!

«Профессор» обмяк, а я побежал к выходу. Надежды на счастливое

избавление, правда, не было. Старикашка быстро опомнился и, сотрясая

воздух своей тростью, заковылял следом за мной.

– Бусы! – орал он на всю библиотеку. – Бусы! Бууусыыыыы!!! Никогда не

надевайте бусы! Они иструтся прямо на вас. Какой стыд в приличном

обществе! Бусы искрошатся на вашей шее и засыплются в декольте!

За кого он меня в конце концов принимает? И где, черт побери, охрана?!

Он может убить меня своей тростью, никто и не узнает. Я хотел вернуться

в читальный зал, последний раз взглянуть на Тобольцева, если он все еще

там, и уже дождаться его в машине.

Я бегал по коридорам с низкими потолками и к своему ужасу убеждался,

что не могу найти выход. Я заблудился. На пятки наступал психованный

дедуля, поражая своей резвостью. Никаких других людей вокруг не было.

Через некоторое время крик «профессора» заглох где-то сзади. Меня это

не утешило. Как никак я остался в полном одиночестве. Коридоры

постоянно выводили или к запертым дверям с ничего не говорящими

номерами, или к темным лестничным пролетам, невыносимо шибавшим

хлоркой. Похоже, это была редко посещаемая часть библиотеки с плохим

освещением, может быть, закрытая на ремонт. Мне просто не повезло.

Испугавшись преследования, я свернул куда-нибудь не туда и создавалось

впечатление, что все глубже и глубже в это «не туда» забивался. Звать на

помощь мне не хватило духа.

Я сел на перила лестницы, ведущей вниз. Закурил сигарету. Надо хотя

бы найти окно и понять с какой стороны здания все это находится и в

каком направлении стоит продвигаться. Нельзя нервно бегать по

лабиринту, не подозревая, что это паутина и ты только соскальзываешь к

ее центру. Пахло сыростью и мочой.

120

Диего, наверное, уже узнал, что случилось с Валентином. Пашечка-

ключник мог кого-нибудь заметить. Кошка скорее всего плачет или гадит на

кровать. У всех активная, светская жизнь, один я сижу в пыли и даже не

догадываюсь, куда пойти. Снизу послышались какие-то шорохи.

Это были приглушенные шорохи. Я не мог отгадать, что их производит.

Может быть, шум через стену. Звуки нельзя было бы различить, не присядь

я на секунду, чтобы расслабиться и выкурить сигарету. Видимо, крыса.

Шорохи становились настойчивей. Они не приближались, но как будто

разрастались. Вариант с крысой тут же отпал. Я больше не мог их

игнорировать. Или это была очень большая крыса, что тоже тяжело не

принимать во внимание.

Первым делом мне захотелось бежать без оглядки. Вспомнилась та пора

в детстве, когда любой незнакомый дверной проем сулил опасность.

Особенно, если за ним была темнота, или если ты был в темноте, а из-под

двери сочился свет. Какой-то первобытный страх пред неизвестным,

помноженный на детские болезненные фантазии.