О…

После происшествия дома всё стало так, как было до скандала из-за игрушек. Она снова обрела полную свободу. И более того, у неё появилась тайна – о ней знали только она и Сашка. Он пообещал ей, что никому не расскажет правду – про то, как всё на самом деле было с мотоциклом, но взамен потребовал, чтобы она больше никогда не перебегала дорогу. И теперь он везде ходил с ней – к мотоциклу его не подпускали, – контролировал.

Однажды, когда он заболел, она снова бродила по улицам одна и скучала. Ноги сами принесли её к знакомому двору.

Они все были на улице и убирали дрова – дед Серафим, баба Марина и Лина. И Катя видела, как обрадовалась Лина, когда её увидела. Но перейти дорогу и подойти ближе не успела.

– Не подходи сюда! – крикнула баба Марина, с трудом разогнув спину.

– Почему? – удивилась Катя. Она давно позабыла о своей обиде и не думала, что у других может быть иначе.

– Нечего тебе здесь делать, обманщица! – отрезала Линина бабушка, и так резко отвернулась от Кати, что её красная юбка буквально взлетела над землёй.

– Ну, бабушка… – захныкала Лина.

– Не смей канючить! Дружить с этой вруньей ты не будешь!.. – закричала та, но договорить она не успела.

В первый раз, услышав обвинение в обмане, Катя так растерялась, что ничего не смогла ответить. Теперь же она стала совсем другим человеком.

– Я не обманщица! – возмутилась Катя, не дав старухе договорить. – Вы сами обманщица! Вы всё наврали про мои игрушки! Это вы их украли, а теперь врёте! – кричала она изо всей силы. – Я всем расскажу, что вы врёте! Вы злая, жестокая, мерзкая старуха! Баба Яга! Кикимора!

– Ах, ты!.. – крикнула баба Марина и швырнула в неё поленом, что собиралась положить в поленницу.

Катя увернулась и отбежала подальше.

– Врунья! Старая карга! Воровка! – кричала она, наслаждаясь внезапно свалившейся на голову свободой.

Ощущение было такое же, как перед мотоциклом, даже лучше.

Наслаждаясь победой, она вприпрыжку побежала к дому.

– Не приходи сюда больше! – услышала она вслед, но даже не оглянулась.

– Вот так и закончилась наша дружба. Что я делала бы, если бы не твой дед Сашка, не знаю, – горько выдохнула бабушка. – Жаль, что мы так и не поговорили ни разу с твоей второй бабушкой, когда стали взрослыми. А теперь её нет. И мне даже некому сказать, что я отдала бы все свои игрушки, лишь бы вернуть то, что мы потеряли.

Бабушка промокнула платочком покрасневшие глаза и осторожно забрала зайчика у спящей внучки. Подошла к подоконнику и усадила его. Вместе они долго смотрели на крутящиеся волчком вихри.

Об опьянении

Родители у меня атеисты.

Но когда бабушка решила нас с братом окрестить – не возражали. Нас только спросили: согласны мы или нет? Ещё бы мы не были согласны! Когда бабушка купила нам новенькие блестящие крестики и обещала пирогов с изюмом напечь в честь нашего крещения.

Церкви тогда в нашей деревне не было. Батюшка приезжал время от времени, проводил обряды и уезжал. Бывал он редко, поэтому поселковый клуб на время визита превращался в храм, а потом продолжал работать дальше.

Нас с братом это не смущало, нам всё было интересно – и тоненькие коричневые свечки, и яркие картинки, косо развешанные на стенах, и блестящая посуда…

Появления батюшки мы ждали больше всего. Как же! Мужик в платье – диковина, да ещё и волосы длинные. Батюшка оказался ростом чуть выше нашей бабушки, худенький, сильно сутулился. Самое странное – он был пьяный!

Пьяных я в ту пору на дух не выносила, осуждала всячески и за версту определяла, трезвый человек или нет. Родственники моей способностью очень гордились и даже хвастались перед сельчанами. Поэтому меня довольно часто проверяли, но ни разу я не ошиблась. Я даже могла определить, выпивал человек накануне или нет.

Поэтому, когда после обряда я объявила родне, что батюшка был пьяный – они только переглянулись, но спорить не стали, перевели разговор на другое.

Но ни компот, ни бабулины пироги, ни даже подарки не смогли отвлечь меня от недоумения, что свербело внутри и требовало выхода.

Ведь на ту пору я уже знала, что священник – это святой человек, а значит, пить ему нельзя. Его поступок вызвал у меня такое сильное возмущение, что даже родственники, мирно распивающие чаи, когда рядом происходит такое безобразие, сделались мне отвратительны.

Я отпросилась гулять.

На улице бурлила весна. Сугробы уже сменились огромными лужами. В другой день я принялась бы измерять их глубину. Но в тот не могла.

Солнечные лучи пряжей медового цвета окутывали дома, заборы, столбы, облака любовались своим отражением в лужах, ветер ластился как щенок, а я бродила по улицам, и окружающая красота возмущала меня. Никак мне не удавалось понять, почему человек лжёт самому великому и всемогущему Богу, и ничего не происходит.

А потом я снова оказалась возле клуба – батюшка стоял на улице, опираясь на забор, и выглядело это так, как будто он стоит на попавшем в шторм корабле, тогда как вокруг царил полный покой.

«Пьяница!» – закричала я, не выдержав вскипевшего во мне гнева.