человек с глубокими идеями, можете бывать в таком обществе. Оно даже для меня,
а я только начинаю учиться, кажется таким пошлым, отсталым, невежественным.
Люди, посещающие наш дом, осмеивают все новое, честное, хорошее... Они только
по виду такие вежливые и вылощенные, а сами грубы и фальшивы. Почти все они
высмеивают меня за то только, что я стремлюсь посещать лекции и воскресные
школы. Пожалуйста, простите, что я решилась вас спросить об этом... Не сердитесь
на меня...
-- Уверяю вас, я нисколько не сержусь, напротив, даже очень рад, что вы
обратились ко мне,-- серьезно заговорил Лавров, протягивая мне руку и крепко
пожимая мою.-- Но отвечать на ваш вопрос довольно-таки мудрено, и еще при
таких условиях, когда ваш дядя каждую минуту может сюда войти. Спрашивая
меня о том, почему я бываю в доме ваших родственников, вы имеете в виду,
вероятно, то, что порядочный человек должен являться лишь в такое общество,
которое он безусловно уважает, убеждения которого он вполне разделяет. Не так
ли? Это честный и вполне правильный взгляд на людские отношения. Но когда вы
поживете подольше, вы поймете, что жизнь слишком сложная штука и
придерживаться такого принципа относительно даже простых знакомств --
невозможно. Другое дело Друзья, очень близкие люди,-- при выборе их, конечно, не
следует забывать принципа, который, видимо, вы имеете в виду. Деловые
отношения, различные обязанности, жизненные случайности, да мало ли что
заставляет человека сталкиваться с разнообразными людьми нередко диаметрально
противоположных воззрений. Тут уже можно требовать лишь одного, чтобы
человек, попав в общество, чуждое ему по духу, оставался самим собою...
-- Следовательно, вы должны,-- вдруг осмелела я,-- если вы хотите оставаться
самим собою и попадаете в такой дом, как наш, обличать тех, кто говорит ерунду и
несет пошлости!.. Вы должны обличать и потому, что обличение считается теперь
одною из главных задач современности человека...
-- Ну, нет...-- расхохотался Лавров.-- Оставаться самим собою еще не значит
выходить на площадь и произносить "profession de foi"... {исповедание веры
Не следует ни к кому подлаживаться, подпевать тому, что идет вразрез с
убеждениями, ни явиться, например, как сегодня, на ваш парадный обед и начать
обличать посетителей -- это не принесло бы никому ни малейшей пользы, а повело
бы только к скандалу.
Но тут послышались шаги дяди, и Лавров спросил меня уже совсем другим
голосом, какие лекции мне удалось прослушать.
-- Кстати, скажите, пожалуйста, Петр Лаврович, неужели вы находите, что для
такой девчонки, как она, у которой еще молоко на губах не обсохло, могут быть
полезны все эти лекции? Ведь она не может даже их понимать!
-- Будет чаще посещать их и кое-что почитывать на тему лекций и постепенно
начнет понимать и усваивать те, что услышит. К тому же большинство теперешних
лекторов читает весьма популярно. Когда же девушке учиться, если не в ранней
молодости? Если она теперь привыкнет й пустой, светской жизни, потом сама не
захочет учиться.
Тут разговор был прерван приходом новых гостей, и больше мне уже не
удавалось с глазу на глаз побеседовать с Петром Лавровичем, которого, однако, я и
после этого встречала несколько раз в доме моих родственников, но всегда в
большом обществе. В таких случаях он подходил ко мне или присаживался подле
на несколько минут, и мы перекидывались с ним обычными в таких случаях
фразами. Он спрашивал меня обыкновенно, что я теперь читаю, чем занимаюсь,
скоро ли думаю уехать в деревню.
Когда Лавров, уже через несколько лет после описанного инцидента, был
арестован и административно выслан в Вологодскую губернию2, ко мне как-то
приехал мой дядя. У меня уже была собственная семья, и дядя, снимая верхнюю
одежду, начал с самого порога выкрикивать, что он "воистину пригрел на сердце
ядовитую змею". На мой вопрос, кого он подразумевает, он отвечал, что говорит о
Лаврове, который, по его словам, оказался злейшим врагом отечества и престола и
вероломнейшим из смертных. И дядюшка, не знавший никаких сомнений, не
понимавший никаких мало-мальски сложных явлений современной жизни,
смотревший на все с точки зрения первобытной морали, начал изливаться в
жалобах на Лаврова и проклинать его. Он-де считал его, Лаврова, своим
ближайшим другом, всегда с готовностью давал ему деньги, когда тот собирал их
на вспомоществование беднякам, нередко совал ему их даже потихоньку от жены, а
теперь знающие люди говорят ему, то есть моему дядюшке, что это с его стороны
было крайне легкомысленно, что эти деньги Лавров, вероятно, употреблял на
преступные цели.
-- И подумать только, что я содействовал его гнусным,
противоправительственным замыслам! А до чего я верил в благородство души
этого человека! Как только я узнал, что он арестован, я немедленно бросился чуть
ли не по всем значительным лицам, которым полагается ведать подобные дела,
честным словом заверял всех и каждого, что в обвинение Лаврова, наверно,
вкралась какая-нибудь ошибка, а надо мной, как над дураком, смеялись! Честное
слово, как над настоящим дураком! И наговорили о нем такое, что я, как