o 746a5c7ff3383046

ошпаренный, бежал и от этих лиц, и из этих учреждений! Удивительно низкий и

вероломный человек этот Лавров! Он ведь знал, что душа у меня доверчивая, что

дружба к нему заставит меня хлопотать о нем, являться во все эти учреждения,

особенно неприятные для меня в моем положении... И, несмотря на это, он заварил-

таки свою скверную кашу!

-- Да в чем же его обвиняют?

-- Он... он... да разве ты не знаешь? Социалист, вот каков он гусь лапчатый! --

произнес дядя, с ужасом расширяя зрачки.

Уверенная в том, что от дяди я услышу особое, только ему свойственное

объяснение этого термина, я спросила его, что означает слово социалист.

-- Бегала по лекциям, а этого не знаешь! Впрочем, мне самому это только что

объяснили... Я ведь не очень-то интересуюсь всею этою грязью!.. Социалисты --

это вреднейшие люди в государстве, просто какие-то шуты гороховые, санкюлоты3,

скоморохи, которые отрицают собственность, государство, семью, отечество, царя,

бога, которые думают перекроить весь мир по своему дурацкому образцу,-- кричал

дядя с жестоким неистовством, как будто! желая показать мне и моему мужу, что

если и мы окажемся! таковыми, то должны помнить, как он смотрит на подобный

людей. Но даже и помимо этой педагогической цели он, по своему умственному

кругозору, не мог дать новым теориям! и учениям иных объяснений, как назвав их

последователей "мерзавцами", "гадами", "франкмасонами"4 и т. п.

Глава XVIII

СРЕДИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ МОЛОДЕЖИ ШЕСТИДЕСЯТЫХ ГОДОВ

Прощальная вечеринка. -- Домашняя жизнь господина "Экзаменатора"

Перед своим отъездом из Петербурга я явилась к "сестрам" на последнюю

вечеринку, на которую они заранее особенно усердно зазывали своих друзей,

совершенно серьезно требуя, чтобы каждый из них дал мне надлежащий совет

относительно того, что я должна делать в деревне. На этот раз их гостями были те

же лица, что и на первой вечеринке, кроме княжны Липы.

В то время нередко можно было встретить в интеллигентных кружках девушку

или женщину аристократической фамилии. Разочарование в своих близких,

знакомство с людьми иного круга и идеи шестидесятых годов обыкновенно были

причиною их разрыва с своею средою. Такие личности тоже подвергали себя

опрощению: жили, питались и одевались чрезвычайно скромно, зарабатывали свое

существование уроками, переводами, перепискою. Обыкновенно они до фанатизма

были преданы идеалам и стремлениям эпохи шестидесятых годов, свято выполняли

даже внешние мелочные требования по кодексу нравственности того времени. Так

было и с княжною Липою, которая, кстати сказать, никогда не была княжною. Ее

так прозвали в кружках молодежи, потому что по наружности она ничего общего не

имела с княжеским родом, а между тем многие, знавшие ее, и не подозревали, что

если она и не княжна, то по происхождению все же чистокровная аристократка.

При основательном знании иностранных языков у нее не было недостатка в

хорошо оплачиваемых уроках; получала она хорошее вознаграждение и у разных

дельцов, у которых вела деловую переписку на иностранных языках. Но у нее

никогда не хватало денег на лето, когда все подобные заработки прекращались,-- в

такое время ей приходилось брать место гувернантки. Тогда и между собою и ей в

глаза знакомые говорили с добродушною насмешкой: "Княжна Липа отправляется

учить манерам!" Действительно, представить это себе было довольно комично: ее

манеры были чрезвычайно решительны, резки и угловаты, ее голос криклив, и она с

беспощадною бранью нападала на каждого, кто хотя бы на йоту не только в

поступках, но и в словах отступал от принятого тогда молодежью катехизиса

шестидесятников. Но у нее было на редкость золотое сердце: она делилась

решительно всем, что имела, и шла навстречу каждому нуждающемуся. Некоторые

злоупотребляли этим до полной бесцеремонности: не предупредив ее ни словом,

они без всякого стеснения поселялись в ее комнате, занашивали ее платье, белье,

присваивали ее книги.

За время, прошедшее между моим первым и последним посещением сестер, я

имела много случаев ближе познакомиться с молодыми людьми обоего пола,

которые бывали у них. Сестры так много говорили им о моей неприспособленности

к жизни вследствие институтского воспитания, что они мало-помалу начали

относиться ко мне, как к неопытной девочке, которую необходимо предупреждать

чуть ли не о каждом камне на улице, оберегать, защищать, но, конечно, поучать,

поучать прежде всего. И в этот раз каждый старался преподнести мне какой-нибудь

совет, наставление, иной даже в форме настоящей речи, не обращая внимания на то,

что многое из того, что они говорили, я должна была уже усвоить из их же

разговоров.

Из речи "Смерча", обращенной ко мне, когда гости садились за стол и шумели

стульями, до меня долетали только отрывочные фразы:

-- Вы должны пропагандировать современные идеи среди окружающих вас,

чтобы они не явились лишними на пиру жизни! Вы должны указывать на высокое

призвание гражданки! Вы должны звать на великое служение!..

В эту минуту вошел новый посетитель, и Слепцов, воспользовавшись этим

маленьким перерывом, заметил: