o 746a5c7ff3383046

что он ученый и в прошлом году прочитал три публичных лекции о значении

философии1, выказал в них большой ораторский талант, проявил себя глубоким

мыслителем и человеком громадных знаний и что после каждой лекции его

провожали громом рукоплесканий.

"Неужели такой человек,-- спрашивала я себя,-- может бывать в доме моих

родственников?"

В первый же раз, когда в доме моего дяди не было гостей и я сидела за чайным

столом только с ним и тетушкою, я начала расспрашивать их о Лаврове. Из слов

дяди я убедилась, что Лавров, посещающий их дом, то же самое лицо, о котором

мне говорили. Тетушка заметила при этом, что, несмотря на его ученость, она не

очень-то дорожит этим знакомством. При каждом своем посещении Лавров

собирает деньги на вспомоществование каким-то беднякам, и у нее всякий раз

вылетает из кармана десяток-другой рублей; она находит крайне неделикатным с

его стороны такие поборы. Карманы их гостей, утверждала она, тоже страдают от

него: он без церемонии обращается к каждому из их посетителей и спрашивает, не

желает ли тот помочь его беднякам. Скоро, говорила она с досадой, все будут его

избегать.

Дядя горячо защищал его и находил, что со стороны Лаврова нет никакой

неделикатности, а, напротив, своего рода подвиг собирать на бедных, и прибавил,

что лично он даже очень рад, что через верного человека может оказать хотя

маленькую помощь несчастным.

Я была слишком неопытна и не сумела воспользоваться этим фактом и им

отчасти объяснить визиты Лаврова к моим родственникам. Напротив, мне еще

сильнее захотелось Узнать от него самого о причине его посещений нашего Дома.

Мне не пришло даже в голову, что я не имею нравственного права задавать такие

вопросы незнакомому человеку. Я только думала о том, как бы найти несколько

минут, чтобы остаться с ним с глазу на глаз. Скоро для этого представился весьма

удобный случай.

На званом обеде в доме моих родственников в числе приглашенных гостей был и

Петр Лаврович Лавров, явившийся раньше других. Дядя отправился с ним в свой

кабинет. Вскоре после этого тетушка, занятая хлопотам" к предстоящему обеду,

приказала мне передать дяде, что один из знакомых офицеров просит принять его

по неотложному делу. При этом она прибавила весьма внушительно, чтобы я не

вздумала, по своему обыкновению прибежать назад вместе с дядею, а до его

возвращений оставалась бы с гостем и занимала его,-- иначе это выйдет совсем

неприлично.

Когда я вошла в кабинет, дядя схватил меня за плечи и, подводя к Лаврову,

принялся рассказывать ему о том, какая я эмансипированная девица: разъезжаю по

лекциям, стремлюсь к самостоятельности... При этом он в комическом и

преувеличенном виде представил мой первым злополучный выезд из дому, мой

испуг, когда ко мне подошел пьяный, и затем, как я, по его словам, "отбрила

офицера" и прочитала нотацию о низости предательства за то, что тот желал меня

"вернуть в лоно семьи, догадываясь, что я уехала из дому без согласия старших".

При потоке слов дядюшки мне насилу удалось возразить, что я и не думала читать

нотацию господину офицеру, но, когда он стал грозить мне доносом дяде,

приказывал мне сейчас же возвратиться домой вместе с ним и вообще начал

обращаться со мною возмутительно грубо, я действительно назвала его поступок

как он того заслуживал.

-- Однако что же это у вас за офицера? Прежде они отличались хотя галантностью

относительно дам!..-- заметил Лавров.

-- Да... тут он немножко того... переборщил. Но этот офицер -- прекраснейшей

души человек, очень предан моему семейству: видит, что девочка со своею

эмансипациею, того и гляди, надурит, вот он и приступил к ней довольно-таки

решительно. Да ведь знаете, с нею и нельзя иначе: она только по-видимому

конфузлива и застенчива, а на деле даже чересчур смела. Подумайте, на днях я

делаю ей какое-то замечание, а она мне так и отрезала при всех: "Я ведь, дядя, не

солдат вашего полка, что вы на меня так кричите!"

И дядя, вероятно, еще долго перебегал бы с одного предмета на другой,

рассказывая про меня все, что подвертывалось ему под язык, если бы я не

напомнила ему, что его заждался визитер по неотложному делу.

-- Вы такая известная личность... ученый... такой образованный...-- залепетала я,

как только мы остались с Лавровым вдвоем, и вдруг остановилась. При этих словах

Петр Лаврович приложил руку к сердцу и, улыбаясь, наклонил голову, как бы

показывая, что благодарит за комплимент.

-- Я говорю это с чужих слов, от лиц, которые слушали ваши лекции, вероятно,

читали и ваши труды, но даже если бы я могла говорить это самостоятельно, то и

тогда не стала бы прибегать к комплиментам,-- ведь теперь все такое очень

постыдно...

Лавров смотрел на меня такими серьезными глазами, так внимательно

вслушивался в мое бормотанье, что я совсем переконфузилась. Только боязнь, что

сейчас войдет дядя, заставила меня вытянуть из себя то, что я хотела сказать.

-- Мне говорили, что вы не только известный ученый, но что у вас и очень

глубокие идеи... И вот я... и вот мне... Не сердитесь, пожалуйста... скажите... зачем

вы бываете у нас, то есть в доме моих родственников? Меня очень удивляет, что вы,