o 746a5c7ff3383046

рассчитывать на обещания тетушки, тем не менее, когда разговор заходил об этом,

она каждый раз подтверждала, что я с своей стороны не имею ни малейшего права

нарушить слово, данное тетушке, так как мы обе живем на ее полном иждивении.

Это каждый раз вызывало во мне краску стыда и негодования.

-- Конечно, вы правы, я должна слепо повиноваться ее распоряжениям, так как ем

ее хлеб! Как ужасно быть такою жалкою и несамостоятельною! -- говорила я с

отчаянием. Матушка сильно подсмеивалась над тем, что я думаю о

самостоятельности уже через несколько дней после выхода из института.

Однажды после завтрака кроме меня никого не осталось дома: дядя и тетушка

отправились с визитами, чтобы затем ехать на званый обед; моя мать тоже куда-то

уехала и должна была возвратиться только к шести часам. После их отъезда я стала

расхаживать по анфиладе огромных пустых зал, роскошно обставленных дорогою

мебелью. Был холодный, морозный день; еще стояла санная дорога, но солнышко

заманчиво и ярко светило в огромные зеркальные стекла окон, выходивших на

набережную. У меня сжалось сердце при мысли, что хотя я на воле, но сижу

взаперти еще при более печальных условиях, чем даже в институте: там были хотя

подруги, а тут ни души, с кем можно было бы перекинуться словом. Вдруг я

заметила у наших окон извозчиков, когда в сани одного из них садилась какая-то

дама. У меня мелькнула мысль, что я могла бы съездить к моей любимой подруге,

которая была в институте экстерной и занимала с своею теткою особое помещение

на вдовьей половине Смольного.

"Как приятно,-- думала я,-- прокатиться в такую чудную погоду и поболтать с

подругой!" Эта мысль так овладела мною, что больше я уже ничего не соображала; надеть пальто и шляпу было делом одной минуты, и я очутилась на набережной; я

вскочила в первые попавшие сани и приказала везти себя в Смольный. Как это ни

невероятно, но, тотчас после выхода из института, я не имела ни малейшего

представления о том, что прежде всего следует условиться с извозчиком о цене, не

знала, что ему необходимо платить за проезд, и у меня не существовало даже

портмоне.

На Николаевском мосту скопилось много экипажей, и мой извозчик поплелся

шагом. Вдруг ко мне вплотную подошел какой-то оборванный мастеровой, от

которого несло водочным перегаром, и что-то заговорил, размахивая руками прямо

в лицо. Это так меня испугало, что я начала кричать во все горло. В эту минуту мы

переезжали мост, и только что повернули на левую сторону набережной, как передо

мною, точно из земли, вырос офицер с лошадиным лицом, тот самый, который так

нелестно отзывался о моей тетушке.

-- Стой! -- закричал он моему извозчику и обратился ко мне.-- Как, вы не в

карете? И без dame de compagnie? {Здесь: без сопровождающей (фр.). } Куда вы

отправляетесь? -- властно допрашивал он.

-- Я вам не обязана отчетом! И вы не смеете в таком тоне разговаривать со мной!

-- А!.. Значит, вы устраиваете это en cachette!.. {тайком (фр.). } Просто-напросто

убежали без дозволения старших, потому что ваши сегодня уехали! Сейчас... сию

минуту... извольте вылезать из саней!.. я вас провожу до дому.

-- Как вы смеете мне приказывать? Дрянной, противный человек!

-- А, так вот вы как! Прекрасно! Все это будет доложено и вашему дядюшке, и

вашей тетушке. Очень порадуете ваших родственников, которые так бесконечно

добры к вам!

-- Уж никак не вам это говорить! Вы даже не понимаете всей низости

предательства!

Покраснев до ушей, офицер резко отошел от моих саней.

Отделавшись от него, я ехала уже далеко не в радужном настроении: меня

охватывал страх, что вот-вот ко мне опять кто-нибудь подойдет. Моя тревога еще

более усилилась, когда я вдруг вспомнила, что нарушила слово, данное матери и

тетушке, и что за это мне придется вынести множество неприятностей.

Но вот я у подъезда института: отстегиваю полость и направляюсь в коридор:

чтобы проникнуть в одну из комнат какой-нибудь жилицы вдовьего дома при

Смольном, нужно было перейти множество бесконечных и длиннейших коридоров.

Вдруг я услыхала за собой неистовый крик моего возницы: "Деньги, что же

деньги?" А затем ряд ругательств, которые он посылал мне вдогонку. "Господи! Как

он бесцеремонно требует у меня денег! Значит, он простой разбойник и решил

ограбить меня среди белого дня!.. Наверно, сейчас бросится на меня!" И я

опрометью побежала дальше. При повороте коридора я столкнулась с Луизою

Карловною, добрейшим немецким существом, теткою моей подруги, которую я

приехала навестить. С бьющимся сердцем, едва переводя дыхание, я впопыхах,

бестолково передавала ей о том, как извозчик хотел меня ограбить. Она ничего не

понимала. Подошел и извозчик. Страх нападения при третьем лице не беспокоил

меня, и я смело начала обличать его в разбойнических намерениях.

-- Подумайте, сударыня,-- перебил меня извозчик, обращаясь к Луизе Карловне,--

села она со мной с Пятнадцатой линии, не рядилась, думаю, что ж, настоящая

барышня, пожалуй, трешницу даст. Весь город проехали, а она как деньги платить

-- прочь бежать! Ишь ты, думаю, не дам смазурить, лошадь бросил, чтобы, значит,

нагнать ее.