o 7e27643502134766

кровью. В голове опять зашумела боль, в тело вернулась дрожь. Он с трудом отдышался и

собрался подняться, как вдруг из заснеженных кустов прямо на него выскочила жуткая

тварь. Кабан-мутант со здоровенными кривыми клыками и ненормально короткими

лапами злобно сипел, не сводя с него налитых кровью глаз, отбрасывая копытами снег.

Похоже, тварь уже решила, кого из людей убьет первым.

— Уходи! — негромко произнес старец, привлекая к себе внимание кабана. —

Ступай восвояси!

Он слегка ударил острием посоха в снег для большей убедительности. Но мутант

отреагировал на это по-своему. Кабан злобно завизжал, оскалил клыки и приготовился к

атаке.

— Как знаешь, — невозмутимо изрёк старик. — Всяк сам творит свою судьбу. Ты

выбрал.

Кабан ринулся в бой, и в тот же миг ближайшие кусты взорвались фонтаном

обледеневших обломков и снежных комьев. Раздался оглушительный рев, и огромный

черный таран в мгновение ока сшиб бегущего кабана, подминая его под себя и снося куда-

то в сторону. Громко захрустели ломающиеся кости, и истошный предсмертный визг

оборвался на высокой ноте. Майк судорожным рывком развернулся к месту событий и

увидел изломанную кабанью туту, лежащую у ног бурого медведя ужасающих размеров.

Косматый великан поднялся на задние лапы, возносясь ввысь на добрых три с половиной

метра, и громогласно взревел, сообщая заснеженному лесу о своей победе. Стайка птиц,

взволнованно кружащих над верхушками покрытых снежными шапками деревьев,

испуганно шарахнулась прочь. Майк захотел последовать их примеру и бросился бежать,

но тут же провалился по пояс в глубокий снег.

— Не бойся, — успокоил его старец. — Вылезай оттуда и иди сюда. Поторопись,

сознание скоро вновь покинет тебя. — Он как ни в чем не бывало направился к огромному

медведю, с треском отдирающему от кабаньей туши куски плоти.

Медведь покосился на него, толкнул мордой добычу и негромко зарычал, не

переставая жевать.

— Молодец, Михайло Потапыч! Силён, силён! — Старик ласково потрепал

монстра по громадной голове шириной с его собственную спину. — Чистая победа, не

спорю.

Жующий монстр довольно заурчал, потерся исполинским лбом о плечо старика и

завилял едва заметным хвостом. Старец почесал монстра за ухом и заявил, недовольно

глядя на замершего в сугробе Майка:

— Потом перекусишь, Михайло Потапыч, сейчас нам должно в скуф возвращаться

да гостя нашего целителям передать. Давай-ка приторочим добычу твою, да пойдем его из

сугроба доставать. Сам он нейдет, видать, совсем туго соображать стал, зову — не

шелохнется! А теперь уж и время у него вышло.

Старик пошарил рукой по медвежьей спине, извлек из густой длинной шерсти что-

то наподобие уздечки, но дальнейшего Майк увидеть не смог. В мозг вновь острыми

иглами впилась жуткая боль, тело затрясло судорогой, и он упал, проваливаясь в грязную

вату наполненного страданиями беспамятства.

Сколько времени он провел без сознания, понять было невозможно. В какой-то миг

боль стала уходить, сменяясь безмерной усталостью и разбитостью, и мучительное

забытьё перешло в сон. Спал он долго, но жуткие кошмары скованного кровавым льдом,

перевернутого вездехода не посещали его. Каждый раз, когда в сознании вспыхивали

картины бескрайней заснеженной пустоши, некая невидимая сила словно отметала их

прочь, и вместо крови и разорванных тел Майк видел бесконечный заснеженный лес,

тянущийся во все стороны. В том лесу отсутствовали кровожадные мутанты, переливчато

звучали птичьи трели, было тепло и светло. И ещё там был ветер, легкий, шелестящий и

совсем невидимый, словно потревоженные им снежные шапки сами сползали с покрытых

ажурными ледяными кристаллами ветвей деревьев. Ветром Майку немного закладывало

уши, из-за чего барабанные перепонки тихо гудели, выдавая сознанию замысловатые

слуховые галлюцинации. Как будто тихий, ускользающе эфемерный женский голос

являлся частью этого странного ветра, нашептывая на непонятном языке понятные слова,

смысла в которых Майк не находил.

«На синем море... на белом камне... сидели... три сестры...» — тихо гудел в ушах

порыв ветра.

«Батюшка Огнебог... ты всем Огням Огонь... ты всем Богам Бог...» — вторил ему

шелест осыпающегося с исполинских сосен снега.

Сон вновь окутывал его, и заснеженная тайга неслась дальше, словно под крылом

челнока.

— Дарьяна, как наш гость? — сквозь истончающуюся дремоту пробились слова на

чужом языке, но их содержание оказалось для Майка вполне понятным, как тогда, в лесу,

со стариком и совершенно жутким медведем. Тяжёлый бас, видимо, принадлежал

крупному мужчине.

—- Ещё четыре дня надобно, — негромко произнес совсем рядом тот самый

женский голос, что витал в его сне внутри ветра. — Непросто басурманина исцелять.

Образы Крови чужие, уж больно слабые, откликаются плохо, выздоровление идет

медленно. Покуда нельзя его будить, пусть спит.