o 8b191ad8675a2039

Марью не сбирай долго – богатства у меня поболе, чем у тебя, наготу ей будет, чем

прикрыть».

Он вышел, раскрыв дверь сильным ударом ноги, и со двора донеслось ржание коней.

-Федор, - услышал окольничий шепот жены, - да как же это так...

Анна Васильевна стояла на пороге, комкая в руках шелковый плат.

-Ты с языком своим остаться хочешь? – устало спросил ее муж. «Ну вот иди, распорядись

возком, а я к Марье поднимусь».

-А ежели не повенчается он с ней? – лицо жены было белым, ровно мел. «Как это ты

можешь – дочь свою на бесчестие отдавать? Надо к Матвею Федоровичу послать, в

подмосковную, может, поговорит он с царем».

Окольничий тяжело встал и с размаха ударил жену в лицо. «Пошла вон, дура, - прошипел он,

- возок готовь, как я и сказал тебе. Мне жизнь моя и сынов моих дороже, чем девство Марьи,

понятно?».

Анна Васильевна вытерла кровь с разбитых губ и поклонилась мужу: «Как ты решил, так и

будет, батюшка».

-То-то же, - бросил ей вслед окольничий и пошел в женские горницы.

-Батюшка, - нежно сказала Марья, обернувшись на скрип двери, - утро какое красивое

сегодня, ровно как на иконах пишут.

Ее черные волосы были небрежно заплетены в косы, домашний, невидный сарафан был,

чуть расстегнут, на груди, и было видно простое, светлое кружево сорочки.

Окольничий посмотрел на сияющий московский полдень, на высокое, темно-синее небо, где,

перекликаясь, кружили птицы, и сухо сказал: «Туфли надень».

Марья нашарила на полу мягкие сафьяновые туфли и подняла на отца серые, огромные

глаза: «Случилось что, батюшка?».

-Одевайся, - окольничий кинул дочери душегрею.

-Что такое? – губы Марьи враз побелели. «С Матвеем Федоровичем что?».

-В Кремль тебя отвезу,- Нагой вдруг отвел взгляд от вопрошающих глаз Марьи.

-Зачем? – тихо, едва слышно спросила она, так и держа в руках душегрею.

-В жены Ивану Васильевичу, - сказал, как отрезал отец, и, услышав низкий, гневный крик

Марьи: «Нет!», хлестнул ее по щеке.

-Батюшка! – рыдая, проговорила Марья, - я прошу вас..

-Ну, - дернул ее за руку окольничий.

Уже внизу, увидев кровь на лице матери и непонимающие, еще сонные глаза братьев, Марья

зашлась в крике: «Нет, пожалуйста, нет, не надо...».

Отец схватил ее за косу и вытолкал во двор. «А вы что стоите?» - обернулся он к Михайле и

Григорию. «Давайте ее в возок!».

Марья вырвалась и бросилась к Анне Васильевне.

-Матушка, - упала она на колени, - милая...

-Так надо, - сказала тихо мать, и, отвернувшись, ушла в крестовую палату, закрыв за собой

дверь на засов.

-Да попрощаться хоть дайте мне, - пронзительно крикнула Марья, и, забежав на поварню,

привалившись спиной к двери, сказала: «Прасковья, я прошу тебя, Прасковья! Отправь, кого

найдешь, к Матвею Федоровичу, в подмосковную, может, успеет он еще..».

Марья стянула с пальца кольцо с алмазом, и сунула его ключнице. Дверь затрещала, и

Марья, обернувшись, увидела стоящего на пороге с плетью отца.

Нагой хлестнул дочь наискось – по груди и плечам, и, приказал сыновьям: «Я с ней поеду, а

вы, - по сторонам, а то еще выпрыгнуть вздумает».

Он накрутил на руку косы дочери, и поволок рыдающую, упирающуюся Марью к возку.

Матвей наклонился к разложенному на столе, искусному чертежу, и, задумавшись, покусал

перо.

-Иди-ка сюда, - подозвал он управляющего подмосковной. «В опочивальне боярыни

Вельяминовой стены тем бархатом отделаешь, что из Новых Холмогор должны привезти, а

на пол – ковры персидские, там, в кладовой еще много есть».

-Лавку ставить, али кровать? – улыбаясь, спросил слуга.

-Ты бы мне еще предложил печь с лежанкой сюда втиснуть, - ядовито ответил Матвей.

«Кровать я заказал, к Покрову должна быть готова, дуб резной, и накладки фигурные

серебряные. Полог сейчас ткут, десять аршин кружев одних. Теперь давай подумаем, что с

поставцами делать…

-Матвей Федорович, - ключница мялась на пороге. «Там с усадьбы Нагих гонец приехал…».

-Что такое – нахмурился Матвей, и быстро сбежал вниз, во двор.

-Велели за вами послать, - замурзанный мальчишка мял в руках шапку. «От боярышни

Марьи Федоровны…».

-Что с ней? – побледнел Матвей и встряхнул мальчишку за плечи. «Ну, говори, али батогов

захотел отведать?».

-Да не знаю, - мальчишка испуганно опустился на колени, - мне ключница велела гнать, что

есть мочи до вашей милости, чтобы, значит, сказать, я и гнал..

-Коня мне, - коротко, не оборачиваясь, приказал Матвей.

Он въехал на Дмитровку, когда на церкви Рождества Богородицы уже отзвонили к вечерне.

Снизу, от Красной площади, от Москвы-реки, тянуло сыростью, багровый, яркий закат висел

над городом, стучали колотушками сторожа, и Матвей на мгновение вспомнил детство – как

батюшка, возвращаясь, домой, брал его на прогулку верхами. Они ехали рядом – мужчина и

мальчик, и Матвей исподволь любовался красивым профилем отца и тем, как уверенно он

сидит в седле.

Завидев ворота усадьбы Нагих, Матвей сомкнул пальцы на рукоятке сабли , почувствовав

под рукой холодный, изукрашенный золотым сечением металл.

-Ну ладно, - подумал он, спешившись, и бросив поводья холопу, - ну что там могло

случиться? Ну, заболела, ничего страшного, может, продуло вчера, она ж в одном опашене