o a3f5f3fb25c31a8f

спалось. Хотелось домой, на Родину, а тут задержка. Ну, ничего, пройдет еще несколько дней, и

мы будем в советской зоне.

Американский лагерь Вильдфлекен представлял собою огромную территорию, окруженную

колючей проволокой. Внутри этого круга среди высоких сосен, асфальтированных дорожек,

зеленых приглаженных полянок располагались десятки уютных коттеджей, домов побольше,

мастерских, гаражей, столовых и клубов. Совсем недавно здесь помещалась танковая школа

особых частей СС. На воротах еще осталась мрачная эмблема Третьего рейха — «хакенкрейц» с

ощипанным орлом наверху.

Кто — то с удовольствием выпустил несколько автоматных очередей по ненавистной свастике.

Теперь половина ее была отбита и орел обезглавлен. Но половина осталась…

Проходила третья неделя пребывания моряков в Вильдфлекене. Каждый день в лагерь въезжали

десятки «студебеккеров», которыми управляли негры. Машины разворачивались у здания на

площади. Американский офицер выходил из офиса, садился в переднюю машину, и грузовики

двигались по его указанию.

Вывозили из лагеря по национальностям. Сначала французов, потом голландцев, болгар,

поляков и последними русских. На всех машинах крупными белыми буквами было написано:

«Displaced people».{22} В надписи было что-то унизительное, но никто не хотел замечать этого:

ведь люди ехали на родину. Они готовы были ехать на чем угодно, идти пешком, ползти, только

бы скорее попасть домой.

Когда уезжали советские граждане, моряки провожали их, с завистью глядя им вслед, кричали:

— Передайте привет Советскому Союзу! Скоро и мы за вами. Обещали на днях отправить!

Но застряли мы там надолго. Офицер, который принимал моряков, не обманул: на следующий

день после приезда помог капитанам встретиться с комендантом. Тот был очень любезен.

Сказал, что с ним капитаны могут видеться когда захотят, но ускорить отъезд он не в силах и

сообщить советскому командованию о пребывании моряков в Вильдфлекене не может, нет

связи, а потому он предлагает спокойно ждать своей очереди и набираться сил. Все это

походило на вежливый отказ.

Через одного пленного француза-летчика, который возвращался к себе в Париж, капитаны

послали письма нашему послу во Франции и генералу Голикову, занимавшемуся в то время

репатриацией русских. В этих письмах они рассказывали о нашем положении и просили помочь

как можно быстрее отправить моряков на Родину.

Вильдфлекен жил весело. Здесь скопилось много девушек, в свое время насильно увезенных из

Советского Союза и других стран. Они ждали своей очереди, а пока радовались относительной

свободе. Из лоскутов шили себе платья, делали замысловатые модные прически, старались

понравиться. Но глаза у всех были тоскливые, испуганные и безразличные. Не было у них

настоящей радости. Ее навсегда выкорчевали гитлеровцы, увезя девчонок с родных мест,

насилуя и оскорбляя, на их глазах вешая и расстреливая родителей… Такое не забывается

никогда. Но все-таки жизнь брала свое…

По вечерам в центральном клубе танцевали. Танцевали самозабвенно. Девушки, лишенные

этого удовольствия в течение четырех лет, готовы были кружиться часами. Они танцевали и с

кавалерами, и «шерочка с машерочкой», и соло, если не было партнера. Появилось великое

множество самодеятельных артистов: певцов, танцоров и декламаторов.

Чтобы как-нибудь занять себя, в этот самодеятельный поток включились и моряки. Огромным

успехом пользовался созданный ими джаз «Запеканка», названный так в честь любимого

лагерного блюда. Когда на сцену выходил с гитарой Миша Мудров, или Вася Синицкий пел

веселую, сочиненную Жорой Филипповым песенку «Тосик», или появлялся на сцене

жизнерадостный Боря Дыков, зал ревел от восторга и гремел аплодисментами. Сам Жора читал

комическую лекцию «О вреде пьянства» и плясал одесскую «Семь — сорок». Пели со сцены

девушки и парни. Пели о Родине, о любви и верности… Особенно любили песенку «Огонек».

Когда ее исполняли, многие в зале плакали.

Но несмотря на такое кажущееся беззаботным житье, все тревожнее и тревожнее становилось

на душе у моряков. Наверное, давно пришло письмо капитанов в Париж, а результатов не было.

И очередь наша прошла. Уехали группы, прибывшие значительно позже нас. Ходили несколько

раз к коменданту, но тот разводил руками: нет машин. А почему не соблюдается очередь, он не

знает. Надо будет выяснить и наказать виновных. Порядок должен быть…

А один раз, когда я ходил к коменданту вместе с капитанами, разговор был более откровенным.

Майор принял нас очень радушно. Усадил, вытащил сигареты «Кемл», бутылку виски.

— Огорчен, нового ничего, джентльмены, — говорил американец, потирая свои полные, белые,

как у женщины, руки, — прошу вас, курите. По рюмочке виски, может быть? Это великолепный

«Уайт Хоре»…

— Как же все-таки с нашим отъездом, господин майор? — перебил его не совсем вежливо

Богданов. — Все сроки вышли.