o a3f5f3fb25c31a8f

неприглядную каюту. С отвращением посмотрел на руки, покрытые красными прыщиками

клопиных укусов. За переборкой что-то скребли, гремели ведром, шаркали щеткой. Я быстро

оделся, вышел из каюты. В кают-компании буфетчица Клава стояла на табурете босая, с высоко

подоткнутой юбкой и с ненавистью сдирала с подволока отставшую краску. По линолеуму

палубы разлились грязные серые лужи. В ведре пенилось мыло. Женщина мельком взглянула на

меня, поздоровалась и молча продолжала работать. Весь ее вид показывал крайнее

недовольство.

На палубе в ватниках и шапках, хотя погода стояла не холодная, покуривая, сидела почти вся

команда танкера. Откуда-то изнутри судна доносился одинокий стук ручника. Лица у людей

были хмурые, невыспавшиеся.

— Чего это вы такие грустные? — пытаясь пошутить спросил я, подходя к сидящим на крышке

танка.

Шутку не приняли. Только машинист с подвязанной щекой и маленькими злыми глазами,

сплевывая прямо на палубу, бросил:

— Будешь грустным. Всю ночь не спали. Клопов давили. Вообще, товарищ капитан…

Из машинного отделения появился перемазанный мазутом старший механик. Он безнадежно

махнул рукой.

— Осмотрел все хозяйство. Из этого рая не выйдет ничего. Надо срочно сообщить в

пароходство о том, что танкер бункеровать суда не может. Не то получим неприятности.

— Правильно, — поддержал механика машинист с флюсом. — Домой надо ехать.

— Действительно, жить здесь невозможно. Клопы, камбуз не работает, бани нет. Мы же люди,

— сказал матрос с длинным худым лицом.

— Вы твердо уверены в том, что танкер не сможет работать? — спросил я стармеха.

— В таком состоянии он работать не может. Заявляю официально.

— Тогда пишите рапорт.

— Пожалуйста. Хоть сейчас.

— Именно сейчас.

Пошли в кают-компанию. Я принес бумагу и ручку. Механик, нахмурив брови, принялся писать.

Сидели молча.

Неожиданно в кают-компании появился человек. Он был высок и тощ. Длинное форменное

пальто висело на нем как на вешалке. На маленькой голове с совершенно седыми волосами

сидела когда-то щегольская, сейчас выгоревшая морская фуражка. Лицо у него было худое,

обтянутое темной, почти оливковой кожей. На верхней губе — седая короткая щеточка усов. И

глаза — большие, круглые, карие. Птичьи глаза — ясные и живые. Над ними густые, лохматые,

нависшие брови.

«Если бы на него надеть чалму, то я бы сказал, что это индиец, брамин», — подумал я,

рассматривая вошедшего.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал человек приятным хрипловатым голосом— Давайте

познакомимся. Ваш морской агент, капитан дальнего плавания Сосин Вениамин Ефимович.

Я представился, представил механика.

— Так-с. Значит, приехали, — сказал Сосин, бросая фуражку на камин. — Отлично. Надо

торопиться. Скоро придут суда. Начинаете работать?

— Нет. Пока не начинаем. Очень хорошо, что вы пришли, товарищ Сосин. Я только что

собирался идти к вам и сообщить пароходству, что танкер не сможет работать.

— Как? — глаза морагента еще более округлились. — Как вы сказали? Не сможет работать?

Опомнитесь, что вы говорите. Танкер…

— Вот механик пишет официальный рапорт об этом.

Глаза Сосина сверкнули, и на нас обрушился ураганный поток слов:

— Кто пишет? Такого старшего механика надо перевести в третьи механики. Только человек,

который ничего не понимает в танкерах, может сказать такую глупость. Я всю жизнь проплавал

на них. Этот танкер золото. Вы понимаете, зо-ло-то! Лучшей бункер ной базы не придумаешь.

Она будет работать…

Механик бросил писать, насмешливо наблюдая за морагентом. Подумаешь, разошелся!

— Ну, вам, наверное, виднее. Тогда пускайте его сами, а по-моему…

— Что по-вашему — меня не интересует. Вы приехали работать, а не хотите работать, я вас

немедленно отправлю в пароходство, а заодно вас, молодой человек, — повернулся Сосин ко

мне. — Сидите здесь, как вяленая треска, вместо того чтобы заставить людей работать,

подумать об их жилье, питании. Вы не на курорт приехали, а работать. Или вы думали, что

попадете на лайнер Лондонской линии?

Все это Сосин кричал, устрашающе вращая глазами, жестикулируя, непрерывно двигаясь по

кают-компании.

У меня от возмущения дергалась щека. Наконец я собрался с силами и обиженно сказал:

— Просил бы вас не разговаривать со мной в таком тоне. Я к этому не привык. Со мною даже

начальник пароходства так не разговаривает.

— Мальчишка! — заорал Сосин. — Вы мне в сыновья годитесь. Очень жаль, что не

разговаривает. А я буду. Я сорок лет плавал на танкерах, и заявлять мне, что он не будет

работать, — издевательство. А вы, молодой человек, можете подать в отставку немедленно.

Заменим. Вижу, что не хотите работать. Так и напишем…

Механик притих. Я видел, что с морагентом шутки плохи. Он все больше и больше приходил в

ярость.

— Да не кричите вы, — наконец улучив минуту, прервал Сосина механик. — Послушайте. Дело

не в нежелании работать. Все разрушено.