o a3f5f3fb25c31a8f

На комсомольском собрании меня выбрали в ред-коллегию стенгазеты. Я отказался.

Предложили работать уполномоченным МОПРа. Я опять отказался. Когда секретарь сделал мне

замечание, я высокомерно заявил:

— Пусть этим занимаются те, кто не знает парусного дела. А мне некогда.

«Я моряк, работаю на нижнем брам- pee, боцман мной доволен. Чего же еще?» — так я думал.

Мне уже казалось, что я почти адмирал Ушаков.

И вдруг слух: «Товарищ» идет на десять дней в Одессу. Одесса! Я никогда не был в этом городе,

но слышал о нем много.

А теперь практиканты-одесситы не давали покоя со своей Одессой. Целыми днями они

жужжали: «Одесса — черноморский Париж! Самые красивые женщины в Одессе! Город

моряков! Золотые пляжи! Куприн написал «Гамбринус». Он еще существует…»

Если все правда, я должен показать Одессу своей Лидочке. Пусть она посмотрит и на

«Товарищ», пусть проникнется уважением к мужу, плавающему на таком красавце. Жена

должна увидеть, как он работает на такой высоте, правда не на самом бом-брам-рее, а на брам-

pee, но тоже достаточно высоко и страшно. А вечерами мы будем сидеть у моря… Но на

стипендию особенно не разъездишься. И я дал первый в жизни семейный приказ: «Продай

белый макен, шляпу, шарф, немедленно приезжай в Одессу». О жилье я договорился с одним

славным практикантом-одесситом. Он принимал нас к себе на квартиру безвозмездно.

Радиограмма была послана. Что я буду носить, когда вернусь, меня не тревожило.

«Товарищ» подал швартовы в Арбузной гавани вечером, а утром я уже встречал жену.

В этот же день я привел ее на «Товарищ». Наши «троглодиты» — так называли друг друга

практиканты— совсем обалдели. Глядели на меня с завистью, отпускали вслед шуточки и,

вероятно, думали: «Везет! Не успели прийти в порт, как этот чмур такую девчонку отхватил!»

Большинство не знало, что эта девчонка моя жена. Да и трудно было поверить. Я шел рядом с

Лидочкой, как петух, гордо подняв голову, показывал, объяснял ей, что такое рангоут и такелаж,

для чего служит. Когда же я дошел до брам-рея и она узнала, что при авралах там мое место, то

спросила:

— А ты не упадешь оттуда?

Я не успел ответить, как сзади кто-то хихикнул и сказал:

— Не беспокойтесь. Когда он туда забирается, его накрепко прихватывают к рее веревками.

Такой порядок. Никуда не денется.

Я обернулся. Рядом стоял практикант из одесской Мореходки и нагло улыбался во всю свою

рожу. С каким бы удовольствием я съездил ему по носу! А Лидочка поверила и спросила:

— Правда? А я за тебя беспокоилась, когда читала твои письма.

Я постарался поскорее увести ее с судна.

Я предусмотрел все. И комнату, и то, в какой столовой будем обедать, и где гулять, и как

проводить время… Предусмотрел все, кроме одного. Практикантов с «Товарища» выпускали на

берег через два дня на третий. Вахта и подвахта на борту, третья вахта свободна. Железный

закон учебного судна. Но разве могли подойти такие правила влюбленному молодому мужу? И

вместо того чтобы попытаться получить разрешение чаще бывать на берегу, я пошел на

преступление. Почему я не поговорил со старпомом, не объяснил ему всего? До сих пор не

понимаю. Наверное, боялся получить отказ.

Каждый вечер я укладывал свой бушлат на койку, придавал ему очертания человеческого тела,

покрывал одеялом и с наступлением темноты незаметно удирал с судна.

— Почему тебя так часто пускают на берег? — спросила Лидочка, когда я стал ежедневно

приходить к ней. — Ты же писал, что у вас с судна не вырвешься.

— Это правда. Но у меня с дядей Ваней прекрасные отношения. Придешь, скажешь ему и —

дело в шляпе. Гуляй до утра.

— А кто это дядя Ваня?

— Дядя Ваня? Старпом. Он меня уважает за работу. Если что-нибудь серьезное, дядя Ваня

посылает меня: «Иди быстро наверх, посмотри, что там заело», — беззастенчиво врал я, в

глубине души опасаясь встречи с милым дядюшкой» где-нибудь в городе во время моей вахты.

«Племяннику» бы не поздоровилось! Но жена мои объяснения приняла. Не может быть иначе.

Ее муж — прекрасный моряк, и старпом, конечно, его заметил и выделил из общей массы. Чего

ж тут удивительного?

Несколько раз мне это сходило с рук, но в конце концов меня уличили. Лидочке я ничего не

сказал. Но она заметила, как упало мое настроение.

— Почему? Что с тобой?

— Не хочется расставаться…

Дело принимало плохой оборот. За самовольный уход с вахты на учебном судне отчисляли из

техникума. Только теперь я понял всю серьезность последствий.

«Товарищ» снялся в Батум. На переходе должна решиться моя судьба. Мне могли помочь

товарищи-комсомольцы: ходатайствовать перед капитаном об оставлении на судне. Я бросился

в бюро ячейки.

— Вряд ли собрание примет такое решение, — холодно сказал секретарь, прочитав мое

заявление. — Ничем хорошим ты себя не зарекомендовал, а вот с вахты уйти не всякий

додумается.