o a3f5f3fb25c31a8f

В тот же день я отправился на Васильевский остров, где жил механик. Мне открыл дверь

бледный человек в синем пупырчатом свитере и в шлепанцах. Я протянул ему конверт со

словами:

— Вам Владимир Семенович звонил…

Он удивленно взглянул на меня, на конверт, нахмурился и сказал:

— Заходи. Ноги вытирай получше… Ведь говорил же я Володьке, что ничем помочь не могу.

Чего было человеку голову морочить? Вот елкин корень…

Он бросил письмо не читая на крышку облупленного рояля.

— Ты садись. Я сейчас приду. Чайник поставлю.

Пока хозяин ходил в кухню, я разглядывал комнату. Чего только тут не было. На стенах висели

фотографии пароходов, бивень моржа, засушенные морские коньки и звезды, чучело акуленка, а

верхняя полка книжного шкафа была сплошь заставлена диковинными фигурками,

деревянными лодочками, глиняными изображениями восточных божков. Музей, да и только!

Через спинку стула был перекинут китель с тремя прямыми золотыми нашивками. «Старший

механик», — с уважением подумал я. Знаки различия у комсостава на торговых судах были мне

хорошо известны{1}.

Вернулся хозяин.

— Так-с, — проговорил он, потирая руки. — Сейчас будем чай пить. А помочь я тебе не могу.

Прошло время.

— Владимир Семенович говорил, что у вас связи в пароходстве большие. Может быть, кем-

нибудь все же устроите?

— Трепач твой Владимир Семенович… Были когда-то связи, это верно. Теперь нет. Сказал же

ему…

Глаза у Подъямпольского стали грустными.

Я уже знал, что он ничем мне не поможет, но уходить от него не хотелось. Что-то было в этом

человеке теплое, располагающее. Механик принес из кухни две чашки с крепким чаем,

нарезанную булку и вазочку с вареньем.

— Пей, пожалуйста. Больше сегодня угощать нечем… Так уж получилось… Раньше-то я тебе

помог бы в два счета. Но ты не дрейфь, устроишься. Скоро будет столько пароходов, что людей

не хватит.

— Когда это еще будет…

— Не беспокойся, скоро. Очень скоро. Оглянуться не успеешь. Весной. И какие суда! Вон на

Северной верфи, на Балтийском заводе строятся теплоходы. Видел я их. Красавцы… А ты

учиться не думаешь?

— Думаю. В Мореходку пойду.

— Вот это правильно, — одобрительно сказал хозяин. — На механика?

— На капитана.

— Зря. На механика лучше. Специальность шире… Ну и на капитана сойдет. Только учись.

Давай закурим. Хочешь сигару?

Он полез в деревянную коробку, стоявшую на столе, протянул мне светло-коричневую сигару с

ярким колечком посредине. Сигары я видел только на плакатах у английского премьера

Чемберлена. А тут настоящая в моих руках. Я сунул ее в карман. «Дома закурю».

— Слушай, а ты знаешь, какое оно, море? Впрочем, откуда тебе знать, — механик вздохнул. —

Оторвешься от берега, и все твои земные горести растают как дым. И всего-то у тебя забот —

твое судно. А вокруг океан. Где-то далеко дрожит горизонт, — он вытянул руку, — и никогда не

дойти до него.

Он нахмурился, замолчал и как-то погас, но, затянувшись папиросой, снова заговорил:

— Станешь моряком — и мир откроется перед тобой, как коробочка. Увидишь много. У тебя

расширится кругозор, шагать станешь увереннее по жизни, кое-что поймешь, чего не мог

понять раньше. Месяцев шесть поскитаешься по разным странам, насмотришься всего,

напробуешься до оскомины, покачаешься на всех океанских волнах и поймешь, что ничего нет

дороже и прекрасней своей земли. За неделю до прихода в родной порт покой потеряешь. Пять

раз побреешься, несколько раз костюм отгладишь, помоешься, постираешься, подарки каждый

день перекладывать станешь, и все будет казаться, что не готов. Но вот судно подходит к

причалу… И такой ты счастливый!.. Нет, этого не расскажешь, надо пережить самому.

— А вы в каких странах были?

— Ты лучше спроси, в каких не был.

— Интересно, наверное?

— Интересно. Только не думай, это тебе не приключенческие романы читать. Другой раз пятки

вспотеют…

— А я и не думаю, — вспыхнул я.

— Не ершись. Морской хлеб твердый. Иногда на все хочется наплевать. Холод, пурга,

обледенение, качка… И так сутками. Проклянешь все на свете, и море в первую голову.

Думаешь — зачем пошел? На берегу спокойнее. Вернулся с работы в пять часов и сиди в теплой

комнате, газеты читай, жену обнимай или в кино иди. Клятву даешь — в отпуск, а там на

береговую работу. А под конец отпуска из дому рвешься. Скорее бы в море. Тянет. И забыл

шторма, бессонные ночи, пургу… Ох, как тянет.

— Вы на каком пароходе плаваете? — опять спросил я.

— Сейчас не плаваю. Мотор шалит. Врачи не пускают, — он потер ладонью по левой стороне

груди. — Поправлюсь — снова пойду. Обязательно пойду.

Он убеждал себя, а я чувствовал, что он не верит тому, что говорит. Глаза его сделались

беспокойными, печальными. Я понял — дело его плохо. И мне стало бесконечно жаль его.

Я выпил чай, встал и начал прощаться.

— Жаль, что ты напрасно пришел. Я этому Володьке мозги промою, чтобы не трепался, —