o a3f5f3fb25c31a8f

— Я тоже все проверил! Смотри у себя в валиковой передаче! Я за свои слова отвечаю, не

мальчишка какой-нибудь, — задыхаясь, шипел «дед».

Капитан послушал с минуту эти препирательства и спокойно сказал:

— Вы, товарищи, не спорьте. Георгий Степанович, поставьте двух матросов на ручной привод,

пойдем потихоньку, пока погода тихая. А тем временем вы найдете и устраните повреждение.

Вот так.

С час шли на ручном. Нашли неисправность в рулевой машинке. «Дед» был посрамлен, ругался,

сам занялся исправлением. Исправил и заявил:

— Я ни за что не отвечаю. Все держится на соплях. Каждую минуту может повториться.

Михаил Иванович сощурил глаза и негромко проговорил:

— Будем проходить Зунд, сами станете наблюдать за рулевой машинкой и отойдете от нее, когда

пролив останется позади. Там руль должен работать.

Стармех пробурчал себе под нос: «Я тоже не бог…» — и удалился.

Пролив прошли благополучно. Пока двигались по узкому фарватеру Дрогден-канала, «дед»

бессменно дежурил у рулевки, В Северном море опять начались неполадки. То грелся

мотылевой подшипник, то вода сочилась через дейдвуд, то совсем не горел уголь…

Теперь мы со страхом ожидали появления «деда» в кают-компании. Он приходил, забивался в

свой любимый угол на диване, маленький, жалкий, измученный, и высыпал свои неприятности.

«Дед» был вестником зла, тревог и беспокойства. Я заметил, что, когда открывалась дверь и

капитан видел входящего стармеха, он крепко сжимал мельхиоровое кольцо от салфетки и

держал его так, пока механик не кончал докладывать о том, что еще случилось… Пожалуй, это

было единственным проявлением его чувств. Во всем остальном капитан сохранял олимпийское

спокойствие. Он молча выслушивал «деда», потом, как всегда негромким глуховатым голосом,

отдавал приказание: надо делать то-то…

Из разговоров остальных механиков я понял, что наш «дед» не на высоте. Он был слишком

стар, боязлив и недостаточно грамотен. Он принадлежал к славной плеяде механиков-

практиков, но, вероятно, бесконечные «траблсы» {6} в машине довели его до состояния полной

растерянности. «Дед» не слушал советов более молодых механиков, считая, что, приняв их, он

потеряет свой авторитет, и подчас делал не то, что надо. Механики потихоньку ворчали, но

старший механик — это старший механик, и скрепя сердце выполняли его распоряжения.

Наверное, капитан Павлов тоже знал, что «дед» не очень-то подходит- к этому трудному судну,

но ни одним словом, ни одним жестом не дал ему этого почувствовать. Я же все ждал, когда

кончится его долготерпение, он взорвется, «психанет» и, может быть, переведет второго

механика в старшие. Однажды я даже спросил капитана:

— Михаил Иванович, почему вы так спокойно относитесь к тому, что происходит в машине?

Собрали бы всех механиков, послушали, что говорят, может быть раздолбали…

— Не надо напрасно нервировать людей. Я знаю, что они делают все, что могут. Какой толк,

если я буду кричать на них, требовать невозможного? Не надо…

— Как же напрасно? А вы знаете, что «дед» в последний раз…

— А что «дед»? — прервал меня капитан и так холодно взглянул, что я уже не рад был, что

завел этот разговор. — «Дед» в порядке.

Я понял, капитан все знает, но жалеет старика и ничего ему не скажет.

Мы прошли маяк Линдеснес и с нетерпением ожидали, когда пароход зайдет в спокойные

норвежские шхеры. Всем казалось, что там идти нам будет легче, но в последний момент

Михаил Иванович решил иначе:

— Пойдем морем, с внешней стороны полуострова. Для нас этот путь безопаснее.

Начали огибать Норвегию. В машине продолжались мелкие неполадки, но так или иначе

«Эльтон» приближался к Мурманску. На траверзе Вест-фиорда случилось непоправимое. Во

время обеда в кают-компанию вошел «дед». По его виду все сразу поняли: случилось что-то

серьезное. Капитан сжал кольцо от салфетки.

— Трубки в котле потекли, — сказал «дед» таким тоном, как будто бы он сам испортил эти

проклятые трубки. На него было жалко смотреть.

— Новые потекли или те, что вы вальцевали в Стокгольме? — спросил капитан.

— Новые.

— Много?

— Много. — «Дед» безнадежно махнул рукой.

— Придется глушить.

— Пару не будет.

— А что вы предлагаете иное? Стармех пожал плечами.

— Берите людей с палубы. Пусть помогают в кочегарке. Георгий Степанович, дайте стармеху

пока трех человек. Мы сами постоим на руле, — сказал капитан, вставая.

Мрачные, мы разошлись по каютам.

Кочегары выбивались из сил. Пар садился. Судно уже шло со скоростью шесть миль. К каждой

кочегарской вахте добавили по одному матросу. Помощники стояли на руле. Капитан сам лазил

на главный мостик брать пеленги. И тут нам окончательно не повезло.

Подул крепкий встречный норд-остовый шторм. «Эльтон» мужественно подставлял ему свою

слабенькую грудь, а ветер все давил и давил, неистово рычал, бросая на переднюю надстройку

тонны воды. Ход сбавился до четырех миль, потом до трех, и вскоре пароход почти остановился.