o a3f5f3fb25c31a8f

переходить в общежитие. Собрали все теплое — тулупы, полушубки, одеяла — и устроили себе

«берлоги».

«Эльтон» замерзал. На переборках появился иней, у иллюминаторов — лед. Температура в

кают-компании понизилась до минус пятнадцати градусов. С воды туман. Мороз усиливался.

Вахтенный матрос Горбулин пригласил нас на камбуз попить чайку. Камбуз был единственным

теплым местом на судне. Попили чаю, поели разогретых консервов и мрачные залезли в свои

берлоги. Будущее не сулило ничего хорошего. Стармех сказал, что мастерские перегружены и

насос скоро не сделают. Сколько же нам еще жить в таких условиях?

Не успел я как следует устроиться в своей берлоге, скрипнула замерзшая палубная дверь и кто-

то хриплым, простуженным голосом закричал:

— Есть тут кто, ай нет?

Я отозвался. В кают-компанию, стуча заледеневшими валенками, вошел парень в полушубке и

завязанной под подбородком ушанке.

— Телеграмма вам.

— Кому?

— Не знаю. На ваш пароход. Давай распишись. Ну, и савурьян же у вас, ай-ай. Передохнете все

от мороза, матросик.

Я включил фонарик, расписался. Почтальон не задерживаясь ушел. Телеграмма, как ни

удивительно, была адресована мне. Смутная тревога вспыхнула в сердце. Я прочел: «Выехала

семнадцатого вагон четыре встречай целую Лидуся».

Волосы зашевелились у меня на голове. Роковой смысл слова «выехала» постепенно доходил до

сознания. Выехала! Остановить ее теперь уже нельзя. Так… Какое сегодня число? Семнадцатое.

Девятнадцатого утром Лидочка приедет в Мурманск. Где она будет жить с ребенком? Нельзя же

ей поместиться на «Эльтоне», в этой холодильной камере?! В общежитие ее не примут, да если

бы приняли — обстановка там неподходящая. Многоместные мужские комнаты в бараке. Что

же делать? Попробовать поискать жилье на берегу? Остается только это. Но надежды на успех

мало. Сегодня об этом говорил один из портовых рабочих. Жаловался, что вот уже несколько

месяцев с большой семьей ютится в углу у своего земляка. И ни за какие деньги не может найти

ничего иного.

«В крайнем случае куплю билет и посажу их на обратный поезд. Ну что же будешь делать? Ведь

я не виноват…» С этой невеселой мыслью я заснул.

Утром, нещадно паря в морозном воздухе, два прокопченных буксирчика подтащили к борту

«Эльтона» такой же старый, но живой и теплый пароход «Спартак». На мостике, к своей

радости, я узнал Ивана Васильевича Трескина, того самого дядю Ваню, который плавал

старпомом на «Товарище». Это было мое спасение. Как только судно ошвартовали, я побежал на

«Спартак». Узнав, что Трескин действительно капитан этого парохода, я постучал к нему в

каюту. Первое, что я его спросил после взаимных приветствий, надолго ли он сюда пришел, и,

когда услышал, что дней на десять-двенадцать, рассказал ему о своем безвыходном положении.

— Понимаешь, нет у меня свободных мест. Ко всем жены приезжают, и ко мне тоже. Да ты не

огорчайся. Что-нибудь придумаем. Знаешь, вы можете расположиться в штурманской рубке. Там

тепло, светло, стол большой. На диванчике мальчишка может спать. Одеял, матрасов у меня

навалом. Бери сколько надо. Ну, порядок?

Я с радостью принял предложение. Вечером я занялся устройством. Притащил в рубку

несколько матрасов, подушек, одеял. Сделал из стола что-то наподобие тахты, на диванчике

укрепил сетку, чтобы мальчик не упал во время сна, помыл палубу. Все было готово, можно

принимать гостью. Я успокоился. Конечно, это была не каюта люкс, и даже не каюта третьего

помощника капитана на приличном судне, но жить в рубке все-таки было можно.

Девятнадцатого утром я отправился на вокзал. Когда я увидел жену и сына, все мои опасения и

тревоги улетучились. Я так обрадовался, что они приехали. По дороге в порт я спокойно

объяснил Лидочке, что у нас случилась авария с котлом и сейчас судно стоит без паров, но пусть

она не беспокоится, нам любезно предложил каюту мой приятель капитан, ну, помнишь, тот

самый дядя Ваня, что плавал старпомом на «Товарище»…

— Тот самый, который отпускал тебя так часто на берег в Одессе? — лукаво спросила Лидочка,

и мы оба засмеялись. Ведь это было прошлое, а теперь я на правильном пути, плаваю

штурманом на хорошем пароходе.

По мере нашего приближения к «Эльтону» настроение мое начало портиться. И не напрасно.

Когда мы поднялись по обледенелому трапу на борт и Лидочка увидела грязные, все в ржавых

подтеках надстройки, захламленную обломками досок, старыми котельными связями палубу,

тонкую обшарпанную трубу, в глазах у нее что-то изменилось.

— Это твой пароход? Надежный, маленький, чистенький?

— Да, мой, — как можно развязнее ответил я. — Что особенного? Ремонт. Все суда так

выглядят, когда стоят в ремонте. И нечего тебе расстраиваться. Глупая фанаберия! Всем женам

лайнеры подавай. А кто же на этих будет плавать?

— Я не расстраиваюсь, и это не фанаберия, — печально сказала Лидочка. — Мне не нужны

лайнеры. Мне тебя жалко и боязно за тебя…