o a3f5f3fb25c31a8f

приобщало меня к морякам. Пакидьянц с нетерпением ждал меня.

— Как? Вышло?

— Ничего не получилось.

Я рассказал ему, что советовал мне Лухманов.

— Правильно, — одобрил Пакидьянц. — Видишь, какой он человек? До капитана надо идти.

Через три недели зимним туманным утром «Товарищ» покидал Ленинград. Шел крупный,

редкий снег. Он медленно опускался на реи и ванты. «Товарищ» казался пушистым,

потерявшим очертания, таинственным «Летучим Голландцем». Я пришел проводить

Пакидьянца. На палубе толпились родственники и знакомые практикантов. Слышался смех,

веселые напутствия, всхлипывания. У борта дымили буксиры. Они должны были вывести барк

в Финский залив. Я чувствовал себя так, как будто терял что-то очень дорогое.

«Товарищ» ушел. Без Пакидьянца мне стало одиноко. Правда, Федька все еще жил в моей

комнате, но вот-вот должен был получить место. Подходила его очередь.

Неожиданно из Киля, где «Товарищ» стоял. в ремонте, пришло письмо. В нем Пакидьянц

коротко сообщал о своем житье-бытье. В конверте лежала фотография. На ней с застывшими

лицами, в черных шляпах, черных пасторских пальто с бархатными воротничками и белых

кашне, стояли Пакидьянц и его новый приятель Алька Ланге. Они выглядели шикарно, как

лорды или… похоронные факельщики.

Федьку послали угольщиком на ледокол «Красин». Судно срочно готовили в экспедицию к

Северному полюсу, на поиски дирижабля Нобиле «Италия». Федька страшно, фасонил,

несмотря на то что угольщик или кочегар второго класса не ахти как звучит. Но сделав-

угольщиком, он отрывался от «цеха питания» — коков, поваров, хлебопеков, буфетчиков — и

становился «марсофлотом». Из угольщиков впоследствии пере ходили в кочегары первого

класса, а потом и в машинисты. Все же перспектива!

Перед уходом в море Федька сделал «королевский жест» — подарил мне свою серую шляпу и

клетчатый шарф, предметы моей зависти. Я отказывался принять подарки, но Федька небрежно

бросил:

— Шат-ап! Я себе новые куплю. За границу ведь идем.

Шляпа и шарф вместе с белым норвежским макинтошем. синей вылинявшей английской робой

«Каролина» (их я обменял у одного практиканта с «Товарища» на единственную мою ценность

— коллекцию марок) делали меня как две капли воды похожим на настоящего совторгфлотца,

моряка дальнего плавания. А ведь мне так хотелось стать им!

Проболтавшись несколько месяцев без работы, я наконец поступил в Ленинградский морской

техникум, отлично выдержав все экзамены. Даже по обществоведению получил пятерку, и был

принят в первый класс судоводительского отделения.

Мореходка

Ленинградский морской техникум. Старая Мореходка. Школа, выпустившая много хороших

моряков. Серое трехэтажное здание на Двадцать второй линии Васильевского острова. Внутри,

у дверей висит надраенный колокол-рында, под ним стоит стол и сидит вахтенный с бело-синей

повязкой на рукаве. Светлые, широкие коридоры.

Не похожа Мореходка ни на один другой техникум. Все здесь иное. Студенты называются

учениками, аудитории— классами. В перерыве между лекциями ученики высыпают в коридоры

и курилки. Во что только они не одеты! В голубые американские робы, в канадские клетчатые

курточки, в синие свитера, в вязаные жилеты всех фасонов и расцветок. Это ребята,

побывавшие в дальних плаваниях. Только мы, первокурсники, выглядим здесь посторонними в

своих скромных штатских костюмчиках из «Ленодежды», И запах в коридорах особенный,

медовый: старшекурсники курят голландский табак «три шиллинга за тонну». Покупают его за

границей без пошлины, очень дешево и потому в больших количествах. Чтобы хватило на всю

зиму, до следующего плавания. Послушать разговоры— тоже таких нигде в другом учебном

заведении не услышишь. Говорят про Квебек, Лондон, Гамбург Средиземное море, Тихий океан,

упоминаются пассаты, свирепые норды, названия пароходов и фамилии капитанов. В

Мореходке три отделения: судоводительское, механическое и радио. Для механиков есть

отличные мастерские. Для судоводителей — такелажный кабинет. Им руководит старейший

боцман Грязнов. В кабинете везде развешаны кранцы, маты, всякие мусинги и оплетки. Здесь

всегда приятно пахнет смолеными тросами и кажется, что ты попал на палубу парусника.

А преподаватели! Все они бывшие моряки, много плававшие в своей жизни. Энтузиасты. Люди,

бескорыстно преданные морю. Вот к нам в класс идет Касьян Михайлович Платонов.

Добрейший человек. Высокий, грузный, краснолицый, с большим носом. Он преподает нам

несколько предметов: теорию и устройство корабля, океанографию и метеорологию.

Сейчас — теория корабля. Свои предметы он излагает обстоятельно, скучновато, но иногда

такое выдает, что весь класс умирает от смеха. Мы уже знаем его байки. Платонов рассказывает

о качке корабля и, сохраняя полную серьезность, говорит: