o a3f5f3fb25c31a8f

поежиться от неприятного нового чувства. Наверное, это было чувство страха. Я увидел, как

гигантская черная стена несется откуда-то сбоку из ревущей тьмы и с грохотом обрушивается

на судно. Палуба, похожая на переполненное корыто, долго держала воду, пока корма не

поднималась кверху и вода не стекала обратно.

На полуюте жила команда. Там была одна дверь, через нее люди могли выйти на палубу. Но как

они переберутся в среднюю надстройку, когда надо покрыть расстояние в двадцать пять метров

по беснующемуся океану?

Перебежав на подветренный борт, хватаясь за поручни, я кое-как добрался до мостика. В

закрытой рубке, заклинившись между телеграфом и батареей парового отопления, с неизменной

трубкой в зубах стоял капитан. Второй помощник двумя руками обнимал пиллерс, стараясь

удержаться в вертикальном положении. Матрос вцепился в штурвал. Дверь в рубку

захлопнулась со страшным грохотом. Я скользнул по палубе, и меня, как неумелого

конькобежца, поднесло к диванчику.

— Кажется, здорово дает? Норд-вест? — бодряческим голосом спросил я.

Вопрос можно было не задавать. Я сам прекрасно видел, что «дает» здорово и дует норд-вест.

— Угу, — буркнул капитан, сплевывая прямо на палубу рубки. Раньше он этого никогда не

делал.

— Барометр 730, — сказал второй помощник. Через переднее окно я пытался рассмотреть

океан.

Ничего нельзя было увидеть, кроме каких-то белых полос, с ревом надвигающихся на судно.

«Щорс» падал во тьму, волны с грохотом ударялись в надстройку, взмывая кверху пенными

фонтанами. Вода стекала по окнам, на минуту открывалась чернота, потом снова бил фонтан и

снова стекала вода…

По-настоящему страшное началось через двое суток. Стрелка барометра резко упала, к восьми

часам утра океан неистовствовал. Я попадал в штормы и раньше, но подобного не видал.

Огромные, высотою не менее десяти метров волны со страшными ревущими гребнями неслись

на судно. Вот они обрушатся на «Щорс» и разобьют все вдребезги, а волны придавят его

навечно. Но старик, обливаясь потоками рвущейся обратно в океан воды, вползал на зеленую

гору, застывал на несколько секунд на вершине и смело бросался в пропасть, чтобы опять,

собравшись с силенками, начать новое восхождение. К счастью, волны шли не прямо на судно, а

под углом к курсу. Гребни только краем задевали пароход. Измерили силу ветра. Анемометр

показал — девять баллов, порывами до одиннадцати. Ход снизился до трех-четырех миль в час.

К вечеру под полуютом выбило иллюминаторы и погнуло стальную дверь. Вода проникла в

помещения. Команда с трудом перебралась в среднюю надстройку. Спали в кают-компании и

столовой. Всем хотелось держаться вместе. А океан все ревел, гремел, стрелял, как из сотен

орудий. Пугал нас сильнейшими ударами в борт, каким-то дьявольским свистом ветра и

внезапным креном. Положит судно градусов на тридцать и держит так несколько секунд. То ли

оно встанет, то ли никогда больше не поднимется.

Океан мстил нам за недели спокойного плавания, за солнце, за неуважение к нему, за наши

мысли: «Подумаешь, океан!»

Человек привыкает ко всему. Привыкли и мы к шторму. Правда, каждый час мы с надеждой

смотрели на барометр, ждали прогнозов по радио, слушали ветер: не ослабевает ли. Все было

неутешительным. Прогноз предсказывал сильные десятибалльные ветры, а стрелка и не думала

подниматься. Но так или иначе «Щорс» шел вперед.

На пятнадцатые сутки плавания, когда нас уже окончательно измотали качка, грохот, волны,

заливающие судно, — лопнул штуртрос. Пароход развернуло лагом к волне. Он беспомощно

качался где-то у подножья зеленых гор. Это могло окончиться трагически. Требовался

немедленный ремонт лопнувшей цепи. Идти на полуют должен старпом. С дрожью в голосе и в

ногах, полувопросительно я сказал капитану:

— Так я пойду?

В рубке все звенело от ветра, но я услышал, как кэп, пыхнув трубкой, прохрипел:

— Давай иди. Если что, то я… — и махнул рукой.

Что он хотел этим сказать?! Раздумывать было некогда. На кормовой части спардека стояла вся

палубная команда.

— Кто со мной? — спросил я.

Только сейчас до меня дошло, что именно старпом первым должен лезть на этот страшный

полуют. И никто другой.

— Я пойду, — вызвался второй механик Коля Колесников.

— Больше пока людей не надо, — приказал я. — Пойдете по нашему сигналу.

Когда корма поднялась и палуба освободилась от воды, мы ринулись на полуют. Вторая волна

застала нас уже сидящими на корточках, за лебедкой. Мы крепко вцепились в нее руками.

Никакая сила не смогла бы оторвать нас. Все оказалось не таким уж страшным. Вскоре

прибежали боцман с матросами. Часа через полтора повреждение устранили. «Щорс» дал ход и

заковылял дальше, к заветным берегам Японии.

Я вернулся на мостик, совершенно обалдевший от грохота, воды, соли, попавшей в рот и глаза,