o a3f5f3fb25c31a8f

с исцарапанными в кровь руками, злой, проклиная все на свете: и «Щорс», и океан, и

американца. Как только я немного пришел в себя, я схватил с полки книгу «Ocean World

Passadges», для того чтобы уничтожить, вырвать лист с такими преступными рекомендациями…

Но к своему ужасу и стыду, прочел: «…судам, следующим из Гонолулу в январе месяце к

берегам Японии, имеющим слабые машины и небольшой тоннаж, для того чтобы избежать

встречи с сильными норд-вестовыми штормами, следует спускаться к югу до широты такой-то,

долготы такой-то, после чего проложить прямой курс на Иокогаму и только отсюда идти на

Сангарский пролив…»

Идиот! Не соизволил перед уходом из Гонолулу открыть книгу. Послушался совета

американского капитана, совершенно не принимая во внимание, что у него огромное, крепкое и

мощное судно. Для него этот курс был хорош, для тебя мог быть гибельным. В

рекомендованную точку идти уже не имело смысла. Мы прошли большую половину пути.

На двадцать первый день непрекращающегося хаоса мы влезли в Сангарский пролив. Отдали

якорь и впервые за три недели вздохнули свободно, почувствовали, что можно выспаться. Нас

перестало качать, ставить «на попа», бить, поливать сверху и снизу. Но в каком виде был

бедняга «Щорс»! Парадные трапы смыло, помещения на корме залило водой, металлические

трапы со спардека на палубе сорваны, релинги на полубаке либо отсутствовали начисто, либо

были погнуты и смяты. Одну шлюпку разбило.

Я переживал все как личную неудачу. Считал виновником этих повреждений только себя.

Собственно, так и было на самом деле. У меня не хватило мужества рассказать обо всем

капитану и помощникам. Капитан забыл английский язык и вряд ли мог прочитать книгу, а

помощникам хватало своих забот.

Океан здорово надавал мне по роже. Вдоволь поиздевался надо всем: над блестящим козырьком,

над особенным макинтошем, белым воротничком, а пуще всего над моим самомнением и

легкомыслием.

Меня убил капитан. Оказывается, он все прекрасно понял, правда понял тоже поздно, но сказал:

— Совет хорош, когда у тебя есть своя голова. Думать надо. Так-то, милок. Я-то на тебя

понадеялся…

Я твердо усвоил на всю жизнь эту сентенцию: совет хорош, когда у тебя есть своя голова.

Мы пришли во Владивосток и, как приютские дети царского времени, в одинаковых черных

кожаных «канадках» с серыми воротниками высыпали на улицы. Какое это было радостное

ощущение — стоять на родной земле, после девяти месяцев отсутствия. Все смотрели на нас с

любопытством: «Откуда такая команда? Наверное, спецгруппа какая-нибудь?» Но когда

узнавали, что мы с нового, купленного в Америке парохода, то ахали:

— Ну и ну! Зачем только такую рухлядь купили?

Так говорили непосвященные. Повреждения у «Щорса», в общем — то, были пустяковыми, а

вот пароход оказался хорошим. Достойным противником океана. Не подвела машина, закрытия

люков, корпус. Груз доставили в полном порядке. И мореходом старик был отменным.

«Костер»

Путешествие на «Джорджике», океан, Америка, Гавайские острова произвели на меня большое

впечатление. Я вернулся в Ленинград и всем рассказывал о своем плавании. В самом деле, для

того времени рейс был необычным. Наши суда редко посещали те места, в которых пришлось

побывать мне. Получив отпуск, я пребывал в приподнятом состоянии моряка, сделавшего

кругосветный рейс и имеющего право небрежно вставлять в свои рассказы слова — «пассат»,

«муссон», «экваториальное течение», «дуга большого круга»… Кругосветным мое плавание

можно было назвать с натяжкой, потому как большой кусок параллели из Владивостока в

Ленинград был проделан по железной дороге, но об этом обстоятельстве я дипломатично

умалчивал. Вышел из Ленинграда на запад, а вернулся в него с востока. Все правильно.

Однажды я шел по Невскому и вдруг вижу: на углу канала Грибоедова, против Дома книги,

стоит последняя буква литературного содружества КЭБ — Витька Богданов. Я очень

обрадовался. Выглядел он ослепительно — в лихо заломленной фуражке, синем буртоновском

макинтоше и каких-то умопомрачительных ботинках, сверкавших как два маленьких солнца. Я

бросился к нему. Мы не виделись несколько лет. Как-то не приходилось. Наши пароходы

попадали в Ленинград в разное время. Кажется, и он был рад встрече. Я пригласил Витьку

пойти выпить по кружке пива. Разве мог я пропустить такой случай похвастать своим

последним рейсом? Мы заняли столик в «образцовой пивной», и я принялся рассказывать.

Витька слушал с завистью. Когда я наконец закончил, он хлопнул меня по плечу.

— Слушай, ведь это интересно! Особенно, как вы плыли на «Джорджике». Писать надо, писать!

Как это не пришло мне раньше в голову? Конечно, надо писать, и писать немедленно! Во мне