o a3f5f3fb25c31a8f

А боцман, Павел Иванович Чилингири, такелажный «ас», моряк до мозга костей, ялтинский

грек, часто понимавший в морском деле больше иного старпома, сразу начал свои проверки.

Достоин ли новый старший быть на судне, в которое он, Павел Иванович, вложил свою душу,

любовь, опыт и знания?

Он появлялся вечером у меня в каюте, в чистой, до белизны выстиранной робе, просил

разрешения сесть и принимался как бы невзначай задавать свои «хитрые» вопросы, делая вид,

что он сам в чем-то сомневается или не знает чего-то. Я разгадал его план и всеми старался не

провалиться на этих экзаменах.

— Так что, чиф, будем делать завтра? — спрашивал боцман, наклоняя набок почти лысую

голову с лихо торчавшими у лба тремя волосинами. Его карие южные глаза источали готовность

согласиться с любым моим предложением.

Я начинал перечислять все работы на следующий день, которые, по моему мнению, надо было

делать. Чилингири согласно кивал головой, потом неожиданно прерывал меня. Вроде бы

советовался:

— Понимаешь, что-то у меня шаровая очень светлая выходит… Добавлял черни, гроб

получается. Колер не тот. Оттенок…

Это был подвох. Боцман прекрасно знал, что надо делать в таких случаях, как получить нужный

колер, но тут он ждал моего ответа. К счастью, плавание на «Мироныче» с таким боцманом, как

Август Нугис, не прошло для меня даром. Я кое-что помнил.

— Попробуй прибавить киновари.

Боцман удовлетворенно хмыкал. Исподволь он проверял меня и на других работах. Как заделать

разошедшийся шов в питьевом танке, можно ли погрузить на нашу палубу тяжеловес в

девяносто тонн, в какой из трех шкивов блока первым продергивается ходовой конец шлюп-

талей…

Окончательно он принял меня как старпома, когда я сделал ему замечание, заметив несколько

бочек с вином, погруженных пробками вниз. Это не полагалось. За погрузкой наблюдал боцман.

Он очень смутился, но, как мне показалось, остался доволен. Старпом смыслит в деле. Скоро с

Павлом Ивановичем Чилингири мы стали большими друзьями.

Недавно я встретился с Константином Ивановичем Галкиным, помполитом одного из судов

Балтийского пароходства. В мою бытность старпомом на «Смольном» он плавал там матросом.

Мы не виделись много лет и не уставали вспоминать прошлое — команду, теплоход, Михаила

Петровича, плавания. Вспомнили и мое появление на «Смольном».

— Теперь могу сказать вам откровенно, — засмеялся Костя, — в первые дни не очень-то вы нам

понравились. Нам казалось, что вы не доверяете команде. Мы привыкли, чтобы нам доверяли и

уважали. Гордились своей репутацией отличных матросов. Отвечали за каждого… Не буду

врать, присматривались к вам до того самого случая, когда вы нас отпустили… Помните?

Я сказал, что помню. В одну из стоянок в Ленинграде, за несколько часов до отхода, ко мне в

каюту явилась делегация из матросов с необычной просьбой.

— Сегодня у Васильева день рождения. Отпустите нас, пожалуйста, его поздравить, — сказал

Толя Александров, маленький, задиристый матрос, и перечислил фамилии тех, кого я должен

был отпустить. — Мы все свободны, пять человек. На вахте Бонч и Лисицын. К отходу

вернемся как часы.

Я растерялся. Как принять эту просьбу? Как шутку, насмешку, издевательство? Уходим через

несколько часов в Лондон, а ребята просятся в гости! Там они, конечно, «напоздравляются»,

придут на судно пьяные, надо принимать пассажиров, а еще, не дай бог, кто-нибудь отстанет от

рейса… Скандал! Все шишки посыплются на меня. Скажут: «Только идиот мог отпустить в

гости всю палубную команду перед самым отходом. Последствия можно было предвидеть…»

Эти мысли в одну секунду пронеслись у меня в голове, и я уже хотел открыть рот, чтобы

отказать матросам, но не успел. Кто-то из них сказал:

— Не беспокойтесь. Придем точно, ни в одном глазу.

Я взглянул на матросов и интуитивно почувствовал, что должен рискнуть, что их надо,

необходимо отпустить, иначе…

— Ладно, поезжайте, — спокойно (дорого далось мне это спокойствие) сказал я. — Быть на

борту ровно в двадцать один час. Не позднее.

Матросы поблагодарили и ушли, а я остался в каюте в тревоге и сомнениях. Но я хорошо понял

одно: не отпусти я их, меня навсегда перестанут уважать, никогда я не стану своим, потому что

не доверяю своему экипажу. Я видел глаза матросов. Они глядели на меня выжидающе и

насмешливо. Мне даже показалось, что они ждут отказа и не будут им очень опечалены.

Откажет старпом, и они узнают, чего он стоит, как относится к команде.

…Стрелки часов приближались к двадцати одному. Три трюма закрыли, оставалось догрузить

еще немного в первый номер. У борта уже стояли буксиры. Матросов не было… Я метался по

каюте, проклиная ту минуту, когда смалодушничал, слиберальничал и отпустил пять человек

палубной команды. Ну, двух еще куда ни шло. Но пять! Болван!

Ровно без пяти минут девять к борту «Смольного» подкатили два такси. Это приехали матросы.

Они зашли ко мне в каюту, доложили: