o a3f5f3fb25c31a8f

на местах. Ждали моих приказаний. Причал приближался. Надо действовать. И вдруг

ощущение неуверенности, скованности исчезло. Я забыл обо всем. О людях на берегу, о

возможных последствиях, о насмешках. Я почувствовал себя капитаном и теперь видел только

приближавшуюся стенку.

— Якорь отдавайте, якорь! Не то врежем, — услышал я через окно голос Иванова.

Ах, да! Ведь есть же якорь. От волнения я забыл о нем. Якорь полетел в воду. Судно замедлило

ход. Я застопорил машину. «Смольный» шел по инерции. На баке понемногу травили якорь-

цепь. Молодец Павел Иванович! Он знал, что надо делать.

— Сколько до кормы немца? — заорал я в мегафон.

— Двадцать метров!

Назад! Я перекинул ручку телеграфа. Под кормой забурлила вода. Судно остановилось.

— Подавай носовой! — опять заорал я.

Бросательные полетели на берег. Неужели все обошлось? На баке закрепили конец. Течение

медленно подбивало корму к стенке. Пройдет ли она баржу? Корма прошла чисто и мягко легла

на причал.

— Так стоять будем! — уже небрежно, по-капитански крикнул я на бак и хотел спуститься с

мостика.

Навстречу мне поднимался улыбающийся Михаил Петрович. Я не верил своим глазам.

Выздоровел? Или…

— Молодец, — сказал капитан. — Хорошо ошвартовался. А я тут стоял под трапом. Думал,

подскочу к тебе на помощь, если что…

А через полгода «Смольный» пошел на Дальний Восток. Когда теплоход миновал Дуврский

канал и вышел в Атлантический океан, капитан сказал мне:

— Знаешь, я хочу немного отдохнуть. Что-то устал от этих бессонных ночей, туманов и дождя!

Сейчас погода стоит хорошая, солнышко. Боцман бассейн соорудил. Буду на пляже кости греть

да в бассейне купаться. Принимай командование. Только работай внимательно.

Михаил Петрович доверил мне вести «Смольный» в открытом океане! Мы не увидим ни

полоски берега целых семнадцать суток. Вот где можно показать штурманское искусство, свое

умение владеть секстаном и определять место судна астрономически.

Я собрал помощников:

— Вот что, дорогие товарищи! Наша честь поставлена на карту. Михаил Петрович поручил мне

вести судно. Без вашей помощи ничего не получится. От точности наших определений зависит,

придем ли мы в пролив Мона или окажемся где-нибудь в другом-месте. Так что не подведите.

— Не подведем, — в один голос заверили штурмана. — Вы что, забыли, как мы определяемся?

На следующий день уже вся команда знала, что теплоход в Панамский канал ведет старпом. Я

ходил надутый и важный как индюк. Михаил Петрович на мостик не поднимался, я же почти не

сходил с него. Капитан лежал на трюме, загорал, купался, читал… и отвечал. Отвечал за

каждую нашу вахту, за каждую точку, поставленную на карте. Я спал очень мало, все время

определялся то по звездам, то по солнцу, без конца проверял помощников, чем порядком им

надоел. Два раза в сутки, как положено, я менял курс, — мы шли по дуге большого круга, —

наносил место судна. Мне везло. Дни и ночи стояли прекрасные, феерические. Атлантика

радовала нас хорошей погодой. Мы шли в полосе пассатов. Дни были ослепительно яркие— с

бирюзовой водой, голубым небом, белыми барашками. Мы видели удивительные заходы и

восходы солнца. Таких не встретишь нигде, кроме как в океане. Небосвод светился то розовым,

то светло-зеленым и даже сиреневым, и солнце садилось, сплющивалось, становилось огненной

горбушкой и все время меняло свой цвет от белого до рубиново-красного. Огненная точка

скрывалась за горизонтом, и почти сразу же наступала темнота, зажигались яркие звезды. Низко

над водой сиял Южный Крест.

Но чем ближе мы подходили к островам Порто-Рико и Сан-Доминго, между которыми лежал

пролив Мона, тем сильнее росло мое беспокойство. А вдруг ошибка?

Оно оказалось не напрасным. Не могло же все идти так безукоризненно и легко, как эти

пятнадцать дней! За двое суток до пролива небо затянуло тучами. Начались дожди. Солнце и

звезды не появлялись. А мы-то хотели перед самым проливом сделать одновременные

наблюдения сразу тремя секстанами. Вот тебе и показали штурманское умение! Ветер, течения,

ошибки магнитного компаса, неточность рулевого — все это обычно уводило судно с курса.

Вероятно, наша судьба такая же. Вся надежда была на точность предыдущих астрономических

определений. Решающий момент приближался. Мы рассчитали, что до пролива Мона десять-

двенадцать часов хода. К счастью, дождь прекратился. Видимость значительно улучшилась, но

небо оставалось пасмурным.

Команда, соскучившаяся от однообразия плавания, с нетерпением ждала появления берега.

Когда менялись вахты, к нам пришел боцман.

— Скоро пролив? — спросил он, подходя к карте.

— Около шестнадцати должен открыться.

Павел Иванович потоптался в рубке и ушел. За ним на мостике появился Михаил Петрович. Он

долго смотрел на карту, померил расстояния циркулем, задумчиво поглядел на горизонт.

— Значит, около шестнадцати? — повернулся он ко мне.