o a3f5f3fb25c31a8f

Теперь требуется ловкость. Не попадайся. И наши «кормильцы» проявляют исключительную

находчивость и смелость. Они крадут хлеб, наливают полные бачки супа, воруют сахар при

выдаче — все это отправляется больным в ревир. А ведь за такие дела у гитлеровцев полагается

КЦ, лагерь смерти или что-нибудь похуже… Рисковые ребята, эти повара.

С доктором проводит беседу Устинов.

— Вы понимаете, сейчас нужно положить в ревир как можно больше людей с «Магнитогорска».

Они самые слабые. Там они будут получать немного больше пищи, это уж не ваша забота, и

хоть отлежатся. Их не станут трогать, пока они в лазарете.

— Трудно. Я этого не могу сделать, — говорит врач. — В ревир укладывает фельдшер.

— Но он считается с вами. Вы же врач. Попробуйте воздействовать на него. А уж когда он

положит человека, то, наверное, сумеет доказать необходимость этого своему лейтенанту. Так

ведь?

— Попробую. Только не знаю, что выйдет.

Наш доктор попробовал, и многие магнитогорцы были уложены в лазарет.

Теперь партийная организация внимательно следит за всем происходящим в лагере. Сюда

стекаются все слухи, все наблюдения, полученные за день. Не устраивается никаких собраний.

Все передается на ходу во время прогулок или коротких встреч в камерах. Нужно быть крайне

осторожными.

Виктору Свирину, лагерному слесарю, поручили отремонтировать и проверить замки у всех

дверей. Виктор нравится Вейфелю. Он спортивного вида, коротко подстрижен, всегда

улыбается, а то, что очень худ, так в лагере толстяков теперь нет.

— Работать, Свирин! — смеется Вейфель. — Гут работать.

— Яволь!

Работать так работать. Свирин изо всех замков вынимает цугалики. Теперь любая дверь

открывается простой болванкой. А это очень для нас важно. Мало ли зачем придется открывать

двери…

Второй помощник капитана с теплохода «Хасан» Шулепников — маляр, он находится в

распоряжении завхоза Коллера. Первое время на работе его сопровождал солдат. А сейчас

Шулепников ходит свободно по всему лагерю. Вошел в доверие, да из замка и не убежишь. Он

тоже не зря малюет стены, белит потолки и красит рамы. Он прекрасно узнал расположение

всех тюремных помещений, часто беседует с солдатами. Некоторые из них только что вернулись

с фронта. Не очень-то радужное у них настроение: любой ценой избежать возвращения на

Восток. Значит, не все так блестяще у немцев, как они пишут в своих газетах. Это тоже важно.

Маракасов все время крутится в комендатуре. Надо же следить за печами, чтобы господа

офицеры не замерзли. Игорь хорошо осведомлен о том, что делается в комендатуре, знает о всех

перемещениях офицеров, о том, кого ждут, кто должен прибыть, зачем, и как это коснется

интернированных. В общем, наши люди времени напрасно не теряли.

В конце года произошли два события, взбудоражившие однообразное житье. Отпустили на

свободу голландцев и привезли в лагерь большую группу евреев из Польши. Голландцы не

верили своему счастью. Они так боялись быть заподозренными в связи с коммунистами, что

сразу же прекратили с нами всякое общение: а вдруг оставят в лагере? Причислят к

большевикам, и тогда прощай свобода!

Мы их понимали, не осуждали и не жалели об их отъезде. Это были совершенно чуждые нам

люди. Не говорили им и о наших опасениях. Умудренные опытом общения с гитлеровцами, мы

не верили, что голландцев отпускают по домам. Мы уже познали коварство немцев и знали цену

их обещаниям. Но омрачать радость отъезжающим не хотели. Поэтому молчали.

Польских евреев поселили во втором этаже, в таких же камерах, как и наши. Связь наладилась

сразу. Мы интересовались новостями, все-таки люди прибыли с воли и, вероятно, могли нам

что-нибудь рассказать. Но мы ошиблись. Этих людей привезли из гетто: запуганных и

измученных до крайности. Они могли говорить только о тех ужасах, которые творились в

Польше и которым они были свидетелями. Волосы вставали дыбом, когда мы слушали их

рассказы. Для нас такие зверства были еще внове.

Все эти евреи в прошлом были советскими гражданами, но со временем в силу разных причин

потеряли гражданство, польское получать не захотели, а советские паспорта не сдали. Так они

оказались в числе советских интернированных. В основном это были мелкие торговцы,

портные, сапожники, коммивояжеры. Но попадались среди них и образованные люди.

Я помню профессора музыки, двух юристов, учителей. Но таких было мало.

Они рассказывали, что только с начала войны с Россией их вместе с семьями отправили в гетто.

До этого момента не трогали и они жили. неплохо, в то время как польские евреи уже мучились

в гетто. Так они прожили несколько месяцев. И вот неделю назад их собрали, отделили от

семей, — семьи имели польские паспорта, — и привезли в Вюльцбург. Среди этих людей

выделялись два человека — Брансбург и Полякас.