o bdf4013bc3250c39

конечно. Но вот никаких тяжелых чувств это уже не вызывает. Это –

вчерашний день, даже позавчерашний. Усек?

- Усек, - кивнул Добряков.

- Молодец. За пивом сходишь?

Он начал было снова подыскивать нужные слова, чтобы не обидеть ее, но

Зина избавила его от таких мучений:

- Не волнуйся, денег я дам, если у тебя нет.

- Ты зря смеешься, - оправдывался он, натягивая брюки. – Я, между прочим, тоже инвалид - третьей группы. А пенсия совсем копеечная.

- Что ты говоришь! Впрочем, догадываюсь, если даже мне с моей второй

платят копейки.

- Но ты ведь, как я понимаю, не живешь на эту пенсию.

- Я ее даже не снимаю с книжки. Надо, кстати, как-нибудь проверить, сколько

там уже набежало. А что, ты не пробовал устроиться на работу? Третья

группа-то рабочая. Кстати, что у тебя со здоровьем?

- Да как уволился из армии, развился кифосколиоз.

143

- Это что еще за зверь такой?

- Искривление позвоночника с усилением кифоза в грудном отделе, то бишь

сутулости. Наизусть вытвердил. Ну, сутулость у меня с детства. Меня ведь

как мать во младенчестве обихаживала? Грудничка надо класть на ровное

место, так она клала на перину, а спиной – на подушку. Так что с детства я

сутулый. Ну а после Афгана развился этот вот кифосколиоз.

- Больно? Мешает?

- Да нет, при отсутствии больших физических нагрузок ничего. Поэтому я

только охранником после армии и работал.

- А лечат как?

- Да никак, - отмахнулся Добряков. – Тут больше самому за собой следить

надо. Ну, и еще – лечебная физкультура, массаж.

- Делаешь?

- Как видишь, - рассмеялся он. – Сегодня только и делаю, что занимаюсь с

тобой лечебной физкультурой.

- Понятно. Так что работать тебе в ломак?

- Может, охранником и пошел бы, но сама посуди – сколько можно пахать на

дядю! Там, конечно, неплохо платили, квартиру вон купил. А сейчас – на что

они особенно, деньги-то?

- Ну а пивка, например, попить, всегда ведь хочется? – допытывалась Зина.

- Хочется, что скрывать, - согласился он. – Но, в общем, как-то

выкручиваюсь.

Ему совсем не хотелось признаваться ей, что живет он исключительно тем, что ежедневно собирает по несколько десятков бутылок, отводя этому по

несколько часов в день и воспринимая эти поиски именно как свою работу.

144

Стыдно было признаться в этом ей, ворочающей такими баснословными, как

он понял из ее рассказа, суммами. И в то же время, одеваясь сейчас на улицу, он понимал, что долго так продолжаться не может, не будет же он постоянно

пить на ее деньги, не позволит ведь так уронить себя в ее глазах. Ронять

никак не хотелось. Что-то подсказывало ему, что этой женщины стоит

держаться, и причина тому не только в ее деньгах. Чем-то крепким,

надежным веяло от нее, и такой уверенности в себе он не ощущал уже давно: сейчас, в эту самую минуту, ему вдруг стало ясно, что все у него должно

сложиться хорошо: и работа достойная найдется, и сама Зина его по жизни

поддержит.

Накинув ветровку, он пристально посмотрел на нее, еще лежащую в постели:

- Скажи, а я тебе нравлюсь? Или так… время провести?

- Время провести я могу и без мужиков. Кино смотрю, книги читаю. А что

касается того, нравишься или нет… - она не секунду задумалась и ответила: -

Пока нравишься, а там посмотрим… Чудак человек! Впрочем, все вы мужики

такие – всем вам непременно любви хочется. А просто так тебе со мной

плохо?

- Да нет, - повел плечами Добряков. – Мне кажется, ты хорошая…

- Ну спасибо! – рассмеялась она. – Не знаешь ты меня еще. Я бываю ох какая

вредная. Не боишься?

- Я боялся один раз в жизни, - сумрачно сказал Добряков, вспомнив что-то. –

Когда каждое утро мы находили возле казармы трупы наших солдат…

- Ну, куда вспомнил! – вздернула подбородок Зина. – Потом расскажешь,

теперь ведь твоя очередь. Только сначала сгоняй в магазин, у меня снова

пожар начинается.

145

Она поднялась с кровати и как была голая подошла к платяному шкафу.

Добряков впервые видел ее такой и невольно залюбовался. Ему казалось, что

все ее белое, с легким мраморным отливом тело – произведение какого-

нибудь великого художника. Он плохо разбирался в живописи, но сейчас,

кажется, понял, за что ценят знаменитых живописцев их поклонники.

Наверное, за увековечивание в веках этой вот красоты – этих плеч,

напоминающих очертания древних амфор, этих стройных и высоких ног,

которые точь-в-точь изящные колонны древних языческих храмов, какие он

не раз видел в книгах. Все это, он, разумеется, скорее почувствовал, чем

помыслил, пока Зина доставала из шкафа розовый портмоне, из которого

вынула пятисотенную купюру и протянула ему.

- Возьми бутылок десять, что ли, день еще длинный впереди. Можешь взять

ключ, он в двери. Одна нога там, другая уже здесь, не задерживайся.

Выйдя на улицу, Добряков вдруг вспомнил, что хотел с сегодняшнего дня

начать новую жизнь, и озадаченно остановился посреди тротуара. Потом

понял, что без литра-другого начать эту жизнь все равно не получится и

лучше все отложить на завтра. Приободрившись от предвкушения свежего

холодного пива, он приободрился и зашагал к гастроному.

И тут снова увидел Рюмина. Тот слонялся перед входом в магазин и

заискивающе всматривался в лица выходивших покупателей.