o bdf4013bc3250c39

пульт управление регулярно открывалось для проветривания камеры.

«Туда меня, наверное, и сунут, - грустно подумал Добряков. – Вот и будет

возможность оценить прогресс российской пенитенциарной системы!»

Он не ошибся. Дежурный сержант, амбал ростом под потолок, изъял у него

все вещи, которые были при нем: ключи от квартиры, мобильный телефон,

сигареты, зажигалку.

- А покурить нельзя будет? – едва спросил Добряков, как тут же получил от

дежурного сокрушительный удар в солнечное сплетение.

- За… что?... – прохрипел Добряков.

- За излишние вопросы, - грозно рявкнул дежурный. – Что можно будет, тебе

сообщат.

- Когда, осмелюсь спросить? – осторожно поинтересовался Добряков,

держась за живот и морщась от боли.

- С утра, когда ж еще! – лениво зыркнул на него глазами сержант. –

Следователь придет только утром. Так что отдыхай пока, потом такой

возможности тебе уже не дадут!

245

Он втолкнул задержанного в одну из камер, и тяжелая дверь задвинулась,

оставив узника в полутемном помещении.

Добряков осмотрелся. Действительно просторно. Действительно лежак

длинный и широкий. Стены выкрашены не в мрачный, а в приятно-розовый

цвет. Правда, на лежанке никакой подушки, разумеется, нет, но хотя бы

сделано деревянное изголовье, так что можно приноровиться. Под потолком, точно, узенькое окошечко. Оно открыто, и приток свежего вечернего воздуха

особенно ощутим в этом душном пространстве.

Добряков опустился на деревянную лежанку, лег на спину, вытянул ноги.

Приклонил голову на изголовье. Жестко. Сунул под голову руку – уже

получше.

«Ну вот, периодически меняя руки, можно в принципе и ночь тут провести», -

подумал он. Правда, эта мысль не принесла ему ровно никакого облегчения.

Напротив, ощутив минимальный покой, Добряков мог, наконец-то, подумать

о своем теперешнем положении, и думы эти повергли его в дремучее

отчаяние.

Он пробовал осмыслить случившееся, но выветривавшийся хмель въедливо,

до тошноты терзал душу, нервы собрались в один болезненный комок,

трепетали, как струна, и думать было совершенно несподручно.

Скорее, не мысли, а обрывки видений носились перед ним, а уставший от

пьянки мозг реагировал на них чересчур болезненно. Виделся ему Рюмин с

перекошенным от боли лицом, отчетливо звучал его дикий вопль, и тут же

укоризненный голос Сашки-продавца, который, словно бур, вверчивался в

мозг: «Как же так? Я тебе всегда рад, а ты мне бизнес ломаешь! Ломаешь…

Ломаешь…»

Добряков закрыл уши ладонями. Видения и голоса на мгновение исчезли. Но

вместо них что-то неясное, тяжело, и вдвое невыносимое наваливалось на

него сверху, физически давило на грудь, сковывало движения.

Он понимал, что самое главное сейчас, в его положении было обдумать как

следует все случившееся, попытаться найти хоть какую-то возможность не

246

угодить на зону. Что именно такой финал ему предстоит, не предприми он

никаких мер, было несомненным.

Но думать было трудно, ох как трудно, совершенно невозможно! Этому еще

мешала как всегда некстати накатывающая менжа. Он понимал, что ночь ему

предстоит чудовищная, с бессонницей, холодным потом и жутким отчаянием.

«Вот почему отбирают все перед тем, как сюда запихнуть, - мелькнуло у него.

– Чтобы несчастный не нашел ни одной вещи, с помощью которой можно

лишить себя жизни!.. Это, конечно, самая основная причина того шмона, что

устроил мне этот амбал дежурный!.. Ну и, конечно, то, чтобы помучился

человек без курения, без общения, чтобы помощи ниоткуда не ждал…» - и

Добряков даже воспрянул от таких умозаключений: значит, осталась еще

способность размышлять, значит, не все так безнадежно!

Впрочем, он тут же горько усмехнулся: «Размышляй, не размышляй – что

толку? Мне вот, например, сейчас адвокат нужен как никто другой. А где я

его возьму, когда у меня телефон и тот отняли?»

Однако сама мысль об адвокате показалась ему спасительной. Неважно, что

найти его трудно, практические невозможно. Одно то, что адвокаты имеются

и на них можно рассчитывать в несчастье, уже чуточку приободрило его.

«Так, это уже хорошо, - думал он. – Где его найти, это я еще обмозгую. А

теперь покурить бы неплохо. Как ведь тяжко без курения и без глотка пива!»

Он тяжело встал, подошел к тяжелой двери и тяжело, с большим трудом

стукнул в нее непослушным кулаком. Ощущение было такое, что ударил по

толстенному стволу дерева и ни один листик на нем не колыхнулся. Как же

быть? Он боялся гнева дежурного, но в то же время страсть как хотел курить.

Он снова постучал, уже настойчивее, уже и носком ботинка помог.

Прислушался, подождал еще немного. Хотел было постучать еще раз, но

дверь открылась, покатилась в сторону на своих рельсах и явила взору

Добрякова уже совсем другого милиционера. Этот был щупленьким и

смотрел на узника уже совсем дружелюбно.

«Во как, - удивился Добряков. – Неужто у них такие бывают?»

247

Милиционер молчал и смотрел на него выжидающе.

- Я тут… - растерялся Добряков, но быстро спохватился, понимая, что

медлить не в его интересах, и заговорил увереннее и по делу: - Мне бы

покурить, если можно. Ваш… ну, предшествующий дежурный забрал у меня

сигареты… А мне так покурить хочется… И еще в туалет, если можно…