О бедном монахе замолвите слово.

«А теперь, раз уж ты закончил развлекаться, иди и подай заявку на состязания алхимиков, ленивый таракан».

Мне оставалось лишь нехотя повиноваться.

Но едва мы направились к обратно к гостинице, как сквозь гомон расходящейся толпы до меня донеслось протяжное «Маааастеер!».

Я обернулся и обнаружил недавних супостатов, что расталкивая разбредающийся с площади народ, спешили к нам. Ну, как спешили: бегать в стойке железного всадника непросто, но могучий Вэньян очень старался, а вследствие его впечатляющих габаритов, ржать над ним окружающий люд предпочитал исключительно в кулачок. За ним с достоинством ковылял его спутник, который никак не мог определить, какая нога у него болит больше, поэтому двигался по странной извилистой траектории, но, тем не менее, непреклонно держал курс на нас.

Я решил, было, что они собрались за добавкой, и приготовился крушить нечестивцев, но недооценил собственный талант наставлять дурно воспитанную молодежь на путь совести и благочестия.

— Мастер! — пропыхтел Вэньян. — Подождите, мастер!

Уважительно кланяться он начал еще за три чжан до нас, чем немало погрел мое несколько раздувшееся в свете последних событий чувство собственной важности, а приблизившись, нежно прихватил кончиками пальцев за край рукава моей рубахи. Видимо, чтобы я никуда не слился от беседы с его напарником, который с неотвратимостью каменного голема (и его же грацией) влачился ко мне.

— Простите мое поведение, старший, — почтительно начал беседу дважды хромой любитель женской красоты, а я заметил, что на прежде бледно-синее, как у утопленника, лицо парня начал возвращаться румянец — Я… Мне… Очень стыдно. Но вы не должны считать меня негодяем, старший, это не так. Позвольте мне объяснить свое поведение, и я должен получить ваше прощение! Не будь я Му Киншанем, если не стану преследовать вас, пока вы не простите меня!

Вот уж чего мне меньше всего хочется, так чтобы меня преследовал еще и он. Да и вообще, если уж и быть преследуемым, так хорошенькими женщинами, кто сможет утверждать иное?

Хотя… — тут же вспомнились мне некоторые обстоятельства — Иногда и это не приносит радости, ведь склочный характер порой способен полностью затмить все внешние достоинства.

— Все заблуждаются, — по-отечески похлопал по плечу несчастного этот старый мудрец Дао Ли. — Но мало кто смеет признать свои ошибки. Не следует творить зло без причины, младший Киншань, не торопись обижать людей. Сила дана тебе во благо, но важно и благочестие! Есть богатство, но должна быть и непорочность! Есть талант, но должно быть и почтение к старшим! Есть власть, но вспомни и о совести!

Народ потихоньку снова скапливался вокруг, и кое кто даже благочестиво кивал, соглашаясь с вековой мудростью прожитых лет, изливающейся из уст этого старого праведника Дао Ли.

Я мельком взглянул на оторопевшую Ванкси. Та, видимо, увидев кланяющегося Вэньяна и почтительно хромающего к нам Киншаня, взалкала пылких извинений с вымаливанием прощения и падениями пред ней на колени, но теперь почтительно внимала словам этого старика.

Кто мог бы сравниться с добродетельностью этого почтенного Дао?

А я тем временем продолжал проповедь.

— Совесть, младший Киншань, думай о ней. Может ли считать себя человеком тот, у кого ее нет? И где же нравственность? Где воспитание?

«Был бы жив, уже б стошнило».

Это учитель был, видимо, в чем-то со мной несогласен.

Но я не стал прислушиваться к его брюзжанию и вдохновенно продолжал обличать и клеймить позором пороки общества в целом и недостатки воспитания современной молодежи в частности. Остановиться пришлось только когда я основательно охрип, и к тому же заметил, что глаза начали стекленеть не только у Вэньяна, Киншаня и Ванкси, но и у остальных людей, что нас окружали.

Киншаня, контуженного обрушившимся на него могучим потоком концентрированной морали, пришлось некоторое время трясти за плечо, чтобы вывести из ступора.

— У тебя есть мое прощение, младший. А теперь позволь мне удалиться. Этот старик нуждается в отдыхе, — С этими словами я развернул одеревеневшую Ванкси в сторону гостиницы. — Обдумай мои слова, и уже завтра стань лучше, чем был вчера.

— Но, старший, вы исцелили меня и Вэньяна, и, безусловно, должны проследовать в поместье семьи Му, где такому великому целителю, как вы, будут возданы надлежащие почести! — Киншань, уже не синий, а просто бледный, все же выдал, зачем ко мне пришел.

— Мастер, два года тому назад, в северных горах Хэлань я закалял свое тело в холоде. В водах горных рек я пребывал с утра и до обеда, а после шел практиковать на продуваемый ледяными ветрами перевал. Но однажды ночью, в метель, наш лагерь был атакован странными созданиями, они нападали из-под снега, и их атаки наносили людям ужасные раны. Из этих ран не текла кровь, они сразу чернели…

«Ледяные черви. Странно, они редко вылезают на поверхность».

— Они такие опасные, учитель?