О бедном монахе замолвите слово.

Я не стал это как-то комментировать: свин наконец-то окончательно собрал глаза в кучу, и теперь грозно сопел, уставившись на меня, и обижаться на явную несправедливость слов одного давно мертвого засранца времени не было. Нападать, тем не менее, животное не пыталось. Может быть, от того, что он и взаправду стал разумнее, а, может, от того, что метлу я далеко от себя не убирал, а теперь и вовсе сжимал в ручищах, и ненавязчиво ею покачивал.

«Между вами глубокая связь, он будет слушать тебя. Это, безусловно, окажет тебе помощь на пути в небеса», — назидательно поведал мне старик. — «И вот теперь у тебя есть твой первый слуга».

Свин от таких новостей окончательно впал в пессимизм и фрустрацию. Я его понимал: вот был ты свободным, как ветер, могучим и гордым свином, грозой и гордостью своих мест, и что? Явился какой-то лысый обморок, и сел на тебя верхом, и поехал, и уехал в мрачное помещение с призраком старого брюзги, сидящем внутри волшебного лома, и этим ломом дал по голове, а потом сделал слугой. Ну, куда это годится? Определенно, это отличный повод приуныть.

Источаемое свином уныние ощущалось мною почти физически. Но что делать, такова жизнь. Есть два типа существ: одни сидят в удивительном мирке, а другим нужны сокровища. В разломе сидел свин.

«Чего ты ждешь? Зверь истощен, и еще не полностью принадлежит нашему миру. Прощайся с ним и отпусти. Осколок мира за разломом притянет его назад».

— Отпустить? Как?

«Он еще не понимает речь, поэтому прикоснись к нему, и передай ему, уж как сможешь, что пока что его отпускаешь. У вас есть связь духа, он поймет».

Старик был прав.

На прощание я пожал животине пятак, он чуть не откусил мне пальцы, в общем, расстались мы если не друзьями, то уж точно не смертельными врагами. Образ животного, получившего разрешение на отбытие, начал размываться, и блекнуть. Я успел подумать, что дед мне все-таки наврал, и со зрением у меня теперь проблемы, но нет: спустя несколько мгновений размытый силуэт превратился в тень, и вскоре растворился совсем, а у меня просто дьявольски зачесалась правая рука, на которой под слоем грязи начал проступать сложный узор, вроде как татуировка.

«Не чешись, таракан! Это знак связи с духовным зверем, на практиках низшего уровня он так и отображается. Станешь сильнее — этих узоров будет не видно».

Я скрипел зубами и терпел: рука от костяшек кулака и до плеча чесалась и жглась так, что растворились ощущения от царапин, синяков, растяжений и прочих побоев, полученных мною в славном путешествии туда и обратно.

Тем временем, в дверь забарабанили.

— Мастер! Мастер Дао! С вами все в порядке? — послышалось из-за двери.

— А ну, отойди, — раздался голос милой Ванкси. — Надо выбить дверь, вдруг там происходит что-то плохое! Отойдите все! Сейчас эта сестра откроет нам путь!

После чего дверь немного содрогнулась, раздался звук, как будто от упавшего мешка с опилками.

— Ради какого демона делать такие крепкие двери? — снова обозначилась Ванкси из коридора. — Несите сюда скорее что-нибудь твердое и тяжелое!

Высаживать дверь в номер не пришлось — я поспешил отпереться сам, и в комнату тут же ввалилась прихрамывающая Ванкси, хоть и растрепанная со сна, но весьма бодрая. За ней толпилась прислуга гостиницы со свечами и лампами, освещавшими их нервные и испуганные лица. Девушка осветила меня тускловатой лампой и внимательно осмотрела.

— Ли! Ты сам с кладбища выбрался, или тебя выкопал кто? И что вообще у тебя происходит? Такой ужасный грохот, и… — тут она принюхалась, — Такой ужасный запах!

— Это… Хм. Это пилюли, да. Все это — пилюли, — ничего более внятного и правдоподобного у меня не придумалось.

— Учитель Дао, так вы готовили пилюлю?! — донеслось от кого-то из прислуги. Народ, собравшийся в коридоре, даже локализовав источник ночного беспокойства и убедившись, что все в порядке, расходиться не спешил. — Но такому старому мастеру, как Ли-лаоши, должно быть известно, что алхимией и практикой искусств следует заниматься исключительно в предназначенных для этого местах, а не в гостиницах! И, ради Будды, что произошло с этой великолепной комнатой???

Насчет великолепности я бы поспорил, да и насчет комнаты тоже. Так себе чулан. Но уж, что есть, то есть: уделали его мы со свином знатно.

— Мне пришла в голову одна замечательная идея, и я не смог дождаться утра, чтобы воплотить ее в жизнь. Этот старик приносит всем свои глубочайшие извинения за шум и беспокойство.