О благодеяниях

[1] Что же? Разве ты не станешь восхищаться созерцанием их величия, хотя бы даже они и не управляли тобой, не охраняли, не согревали, не порождали жизни и не орошали своим дыханием? Как эти светила хотя прежде всего и заключают в себе пользу, составляют предмет необходимости и дают жизнь, но тем не менее всецело умом нашим овладевает их величие, так и всякая добродетель, и преимущественно добродетель благодарности, хотя и много доставляет пользы, тем не менее не желает быть предметом любви только ради этого. Она заключает в себе нечто более широкое, и недостаточно понимает ее тот, кто считает ее в числе полезных. [2] Он бывает благодарным (только) потому, что это приносит пользу? Следовательно, и благодарным бывает (лишь постольку), поскольку это приносит пользу. (Но) добродетель не принимает скупого: в возлюбленные к ней надобно идти с лоном отверстым. Неблагодарный размышляет таким образом: «Я желал бы отблагодарить, но боюсь издержек, боюсь опасности, остерегаюсь обиды: стану делать лучше то, что приносит пользу». Не может одно и то же побуждение делать и благодарным и неблагодарным. Подобно тому как различны дела, так различны между собой и намерения их: тот неблагодарен, хотя бы так поступать и не надлежало, неблагодарен потому, что это для него полезно, а этот благодарен, хотя бы для него и не было полезно, благодарен потому, что этого требует долг.

Глава 25

[1] Мы[212] поставили себе целью жить сообразно с природой вещей и следовать примеру богов. А какую цель преследуют боги во всех своих делах, кроме самого содержания этих дел? Разве только ты, быть может, полагаешь, что они получают плод своих трудов от дыма приносимых в жертву внутренностей и благоухания фимиама? [2] Посмотри, какие труды они ежедневно предпринимают, сколько раздают даров, каким множеством плодов исполняют землю, какими благоприятными ветрами, несущимися во все страны, они волнуют моря, каким множеством внезапно выпадающих дождей умягчают почву, восстановляют пересыхающие жилы источников и обновляют их содержанием, наливаемым сокровенными путями.

Все это они делают безвозмездно, безо всякой для себя выгоды. [3] Это же самое должен наблюдать и наш разум, если не уклоняется от своего идеала, дабы не идти к добродетели в качестве наемника. Да устыдится какое-либо благотворение быть продажным: мы имеем бескорыстных богов!

Глава 26

[1] «Если, – говорит (эпикуреец), – ты подражаешь богам, то оказывай благодеяния и неблагодарным, ибо и над преступными восходит солнце, и пиратам открыты моря».

Здесь ставят вопрос: захочет ли добрый человек благотворить неблагодарному, зная, что он неблагодарен?

Дозволь мне несколько перебить эту речь, дабы нам не быть захваченными (врасплох) коварным вопросом. [2] Согласно положению стоиков, прими два разряда неблагодарных: один неблагодарен потому, что безрассуден[213], а безрассудный – дурной человек, но дурной человек не свободен ни от какого порока, следовательно, он и неблагодарен. Так, мы всех называем дурными, невоздержными, алчными, расточительными, лукавыми не потому, что все эти пороки в каждом человеке в отдельности велики и явны, но потому, что они могут быть таковыми и существуют, хотя и скрыты.

Другого рода неблагодарный, называемый так толпой, есть тот, кто от природы бывает склонен и расположен к этому пороку. [3] Неблагодарному первого рода, который не чужд этой вины настолько же, насколько он не чужд никакой, добрый человек будет оказывать благодеяние, ибо если станет отталкивать таких людей, то у него не будет возможности никому делать добра[214].

Неблагодарному же (второго рода), который скрывает сделанное ему добро и склонен к этому (пороку) душой, он не станет делать благодеяния точно так же, как не станет доверять денег расточителю или поручать на сохранение вещь тому, кто уже многим отказал (в возвращении ему вверенного).

Глава 27

[1] Боязливым называется иной потому, что он безрассуден, и это (название) преследует всех дурных людей, которым присущи все неразлучные и общие пороки. Но в собственном смысле называется боязливым (только) тот, кто от природы бывает склонен пугаться даже пустых звуков.

Глупец обладает всеми пороками, но не ко всем он склонен от природы. Один бывает склонен к корыстолюбию, другой к роскоши, иной к дерзости.

[2] Таким образом, заблуждаются те, которые спрашивают стоиков: «Так что же Ахилл (по-вашему) трус? Аристид, которому справедливость дала имя, несправедлив? Фабий, поправивший дело медлительностью, безрассуден? Деций боится смерти? Муций – предатель? Камилл – изменник?»[215].