О благодеяниях

[1] Приведем теперь снова аргумент, хотя он уже и был высказан нами ранее, именно: почему мы желаем быть благодарными, когда умираем? Почему мы (старательно) взвешиваем (оказанные нам) каждым услуги? Зачем делаем мы это, пробегая в памяти всю свою жизнь, дабы не оказаться забывшими чьего-либо одолжения. Ведь (у нас) ничего не остается (более), на что могла бы простираться наша надежда? Однако и находясь на этом пороге (жизни)[204], мы желаем удалиться от дел человеческих насколько возможно более благодарными. [2] Очевидно, в самом этом подвиге заключается большая награда за него и (очевидно, что) добродетель обладает великой властью – привлекать умы людей. Прелесть ее объемлет души и восхищает их, очарованных созерцанием ее света и блеска[205]. [3]Но много проистекает отсюда и выгод. Для лучших людей и жизнь безопаснее[206], (на их стороне) любовь и благосклонное суждение добрых, да и более беспечными бывают лета той жизни, которая сопровождается невинностью и признательностью души. Ибо несправедливой была бы природа (вещей), если бы она сотворила только это жалкое непостоянное и суетное благо. Но помышляй о том, будет ли у тебя желание идти к добродетели, которая часто достигается безопасно и легко, идти даже по камням и скалам и пути, занятому дикими зверями и змеями[207].

Глава 23

[1] То, чему присуща какая-нибудь внешняя польза, еще не становится, благодаря этому, недостойным само по себе служить целью наших стремлений. Ибо все почти наиболее прекрасное сопровождается в то же время и многими извне приходящими благами: но оно влечет их (за собой), а само – предшествует им. Можно ли сомневаться, что круговращение солнца и луны[208] своими сменами дает благоустройство этому жилищу человеческого рода? что теплотой первого (светила) питаются тела, размягчается почва, сдерживается чрезмерная влажность, сокрушается суровость все связующей зимы, а действенной и всепроникающей теплотой другого регулируется созревание плодов, что его течению соответствует плодоношение людей? что круговым движением своим первое (т. е. солнце) (определяет) год, а второе (т. е. луна), вращаясь в сравнительно меньшем пространстве, – месяц?

[2] Тем не менее и по устранении (всех) этих (благ) – разве солнце само по себе не представляло бы зрелища, пригодного для взоров и достойного благоговения, если бы мимо нас совершало свой путь? Разве луна не была бы достойна созерцания даже и в том случае, если бы совершала свой путь лишь как праздное светило? А чьего внимания не привлекает к себе сам мир[209], разливший по ночному небу такое множество огней, возжегший такое бесчисленное количество звезд? Но кто же помышляет о пользе для себя от этих светил в тот момент, когда им удивляется? [3] Посмотри на эти звезды, катящиеся безмолвным сонмом: каким образом они скрывают свою быстроту под видом состоящих и неподвижных тел?

Сколько движения совершается в ту ночь, которую ты наблюдаешь только для определения числа и различия дней? какое множество предметов развертывается под (покровом) этого молчания, какой ряд судеб производит известный путь (зодиака)? [4] Те светила, на которые ты смотришь не иначе как на рассеянные для красы, каждое в отдельности делают свое дело. Нельзя ведь представлять (себе), что только семь светил совершают свое течение, а прочие стоят неподвижно: для нас заметно движение немногих, бесчисленное же множество этих божеств[210] идут своим путем и снова возвращаются, будучи более удалены от нашего зрения. Да и из числа тех светил, которые доступны нашим взорам, многие идут непостижимым для нас ходом[211] и втайне совершают свое движение.

Глава 24