О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами

– Жинетт? Ты имеешь в виду старика Анри?… – Я не знал, как назвать старушенцию, то ли женой, то ли сестрой. А может, женой и сестрой одновременно.

– Да. Как-то ночью Papa перепил вина и гонялся за ней по полям. Анри выстрелил из ружья, чтобы напугать его, но убил корову. В коммуне был большой скандал.

Я мог себе представить, сколько было разговоров, если они тут умудряются шифер по полчаса обсуждать.

– А что, твой отец… ну, ты понимаешь… был с Жинетт?

Мишель рассмеялся и, снова принявшись лениво ковырять землю, ответил:

– Нет, он пришел домой, лег спать, а на следующий день вообще ничего не помнил. В итоге он заплатил за корову, чтобы замять этот скандал.

– Вау. – Я посмотрел в сторону мирной фермы Анри и Жинетт, где, оказывается, бурлили такие животные страсти. – И ты постоянно здесь живешь? – Как я ни старался, в голосе все-таки прозвучали скептические нотки.

– Нет, я мотаюсь по стране, когда есть работа. Когда работы нет, часто приезжаю сюда.

– А что у тебя за работа?

– Я электрик.

– Электрик – и нет работы? Электрики всем нужны.

– Я электрик в кинобизнесе, – со смехом пояснил Мишель. – Так что приходится очень подолгу ждать новых съемок. К тому же мне нравится работать с американскими киношниками, а они не так часто сюда приезжают, как мне хотелось бы.

– Но разве ты не можешь найти работу, не связанную с кино, в перерывах между съемками? Ну скажем, починял бы проводку в домах?

Он снова рассмеялся, будто я предложил нечто из области фантастики, и попросил:

– Расскажи лучше о своем salon de th'e.

Пока Мишель копал, я растянулся на траве и выдал длинную режиссерскую версию своей истории. В сложившихся обстоятельствах ничто не мешало мне вдаваться в мельчайшие подробности.

Я рассказал ему, как за мной охотилась парижская компания, предлагая мне выгодный контракт. Как мне навязали группу французских коллег, в том числе любовницу босса и говорящего по-венгерски олуха с моржовыми усами. Как потом меня выгнали, потому что я не вписался в политическую программу моего босса, Жана-Мари, самого обаятельного лицемера. Он выиграл местные выборы и теперь, как говорили, да я и сам слышал по радио, собирался выступать кандидатом в борьбе за руководство своей партией.

– Vous parlez politique, c’est bien![42]

Краснолицый человек в бежевой клетчатой рубашке и с седой рокерской челкой улыбался нам, заглядывая в яму. Молодой золотистый ретривер радостно пыхтел рядом с ним.

– А… мсье Рибу! – Мишель отставил лопату и протянул запястье для пожатия, как делают французские мужчины, если у них испачканы руки.

Мишель представил мсье Рибу как мэра коммуны, и я тоже подставил запястье, чтобы мне потрясли руку.

– Ah, les Anglais,[43] – сказал Рибу. – Вы вторглись в Дордонь, а теперь вот пожаловали сюда? Надеетесь вернуть те времена, когда ваш король Генрих Восьмой мечтал завладеть всей Францией?

Мой бывший босс Жан-Мари гневно осудил бы это антибританское заявление, позируя возле избирательной урны, но мсье Рибу улыбался мне так, будто мое участие в английской интервенции должно было состоять в раздаче бесплатных фруктовых пирогов местному населению.

– Это верно, – сказал я. – Мы, британцы, все, как один, хотим жить во Франции.

– Да, но почему все вы рветесь именно в Дордонь?

– Я не знаю. – Действительно, трудно объяснить, почему бритты всегда стекались в этот d'epartement Западной Франции. Очевидно, в доисторических наскальных рисунках, что встречаются там, среди мамонтов и мохнатых носорогов можно различить белолицых гомосапиенс. Это как раз и были древние бритты, осматривающие пещеры на предмет их реконструкции, чтобы потом наваривать прибыль на сдаче внаем коек с завтраком.

– Allez, les garcons – время ap'ero[44], – позвала Бриджит.

Для ap'ero всегда находилось время.

Мы с Мишелем помыли руки и присоединились к мэру, дамам и маленькому Симону за тиковым столом в тени за домом.

На столе стояли уже знакомые мне бутылки, но на этот раз я решил ограничиться пивом. Мое предательство по отношению к «Баньюльс», естественно, вдохновило всех на долгий разговор о национальных традициях пития, завершившийся единодушным признанием того факта, что превосходные французские вина и спирты породили самых здоровых алкоголиков Европы.

– Да уж! Пока у нас есть женщины и вино, мы непобедимы. – Мсье Рибу осушил бокал пастиса и потянулся за добавкой. – Но в этой семье женщины предпочитают экзотических мужчин, а? Так? – Румянец вспыхнул на щеках Бриджит и Флоранс. – У нас, французов, с этими женщинами нет никаких шансов, верно? – Рибу ущипнул Бриджит за щеку, и я представил, как эти двое, будучи деревенскими подростками, играли здесь в прятки. – Вот почему после смерти жены мне приходится довольствоваться единственной сукой. – Он потрепал по голове своего щенка и дал ему сырное печенье. – Хотя она ведь тоже англичанка, а? Ретривер? Как ты ее находишь, Пол? Может, мне на ней жениться, а?

Здесь, в провинции, этот вопрос вполне заслуживал серьезного обсуждения.