О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами

– Две минуты, – прошептал я Флоранс. В моем нынешнем состоянии крайнего возбуждения эта пара минут была равнозначна целой ночи.

– Тридцати секунд тебе будет достаточно, а? – произнесла она подтрунивающим тоном и каким-то образом умудрилась скатиться с кровати, прежде чем я успел подтвердить делом ее предположение.

Кажется, Франция отменила закон о «crime passionnel»[47], но уверен, что любой судья в этой стране согласился бы с тем, что Бриджит сама нарывалась на то, чтобы ее забили до смерти увесистым кабачком.

7

Я не видел смысла в том, чтобы валяться в постели одному и ждать, пока позвоночник уляжется под правильным углом, поэтому встал и принялся бродить по пустому дому. За исключением нашей спальни, все комнаты располагались в цепочку. Из кухни ты попадал в гостиную, оттуда в спальню Бриджит (где я намеренно зажмурился, чтобы детали этого интерьера потом не возвращались ко мне в страшных снах) и, наконец, в коридор, откуда три двери вели в ванную, в комнату Мишеля и в сад, соответственно. Так что, чисто теоретически, если бы мне захотелось попасть в ванную, я должен был пройти через сад или через спальню Бриджит. Это было так же непрактично, как обеденный стол на уровне пола.

Я вернулся в гостиную и устроился на диване – громадине в псевдодеревенском стиле с чересчур замысловатыми деревянными подлокотниками и грубыми подушками с кисточками.

По телевизору шел репортаж о «Тур де Франс». Я уверен, что, если просмотреть полную версию этой велогонки, можно узнать о французах больше, чем за три года учебы в университете.

Каждое лето у французов начинается помешательство на почве «Le Tour». Они критикуют крикет за скуку, потому что он может длиться пять дней. А тут гонка (значит, никаких тебе мячей, голов, лишь бесконечная мука), которая длится – о, ужас! – целых три недели. День за днем телекамеры следят за тем, как неестественно тощие мужики в лайкре крутят педали, мотаясь вверх-вниз по горам. Комментатор информирует зрителей о размерах и традициях каждого города, который встречается на пути гонщиков. Вот вам, пожалуйста, Гренуй-ле-Бан, родной дом для трех тысяч душ, он славится в регионе своим заброшенным сланцевым карьером и потрясающими продуктами.

Но массы обожают это мероприятие, и каждый километр обочин занят болельщиками, а некоторые даже разбивают палаточные городки. Фаны машут руками в камеру, надеясь получить свои пять секунд славы.

На одном из кадров, снятых с вертолета, я увидел огромный рисунок на дорожном полотне. Массивный белый фаллос и надпись: «Je t’aime, Sophie»[48]. Маршрут велогонки объявляли задолго до старта, так что, правильно рассчитав время, можно было не сомневаться в том, что твое граффити появится на телеэкране. Комментатор был ничуть не смущен гигантским – и очень тщательно прорисованным – пенисом. Он лишь сделал комментарий о том, насколько романтичны местные жители, и в кадре снова появились обожженные солнцем велосипедисты, на ходу распечатывающие протеиновые батончики.

Я даже немного расстроился, когда мэр постучался в кухонную дверь. «Эллоу, йез соммбоди?» – крикнул он, намеренно коверкая английский.

Мсье Рибу был одет в розовую рубашку и серые классические брюки, и от него так разило одеколоном, будто он в нем выкупался или влил в себя целую бутыль душистого спирта. Конечно, на таком фоне моя рваная футболка, нелепые штаны и пахучие подмышки землекопа были сущим позором, но его это, казалось, ничуть не смущало.

– Viens, viens[49], – сказал он. И добавил с сильным акцентом: – У нас экскурсия.

В его роскошном «ситроене» работал двигатель, и кондиционер был включен на ледяной холод, что было просто блаженством, поскольку стоявшее в зените солнце угрожало спалить всю живую растительность. А ее повсюду было в избытке. На склонах холмов росли аккуратно подрезанные яблони, на ветвях которых зрели крупные, размером с мячик для гольфа, плоды. Высокие, старомодные живые изгороди разделяли луга и поля, которые повторяли очертания маленьких долин, спускавшихся к заросшим камышом берегам речушек.

А вот людей не было. Мы видели их фермы – группки домов и строений, как у Бриджит, иногда с флигелями, курятником или утиной заводью. Но во дворах ни души. Все спят, догадался я. Или смотрят «Тур де Франс».

– Куда мы едем? – спросил я.

– В город, – ответил мсье Рибу. – Мне нужно сказать пару слов cur'e[50].

Мы проехали кладбище, огороженное бетонной стеной, и остановились на площади возле приземистой каменной церкви и остановки школьного автобуса.

– Подождите меня вон там, – сказал мсье Рибу.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и увидел на другой стороне площади здание мэрии – классический ch^ateau[51] в миниатюре. Прямо перед мэрией находился незатейливый мемориал с каменным солдатом Первой мировой, который застыл в непринужденной и расслабленной позе, будто ждал своей очереди пойти в бой и получить пулю. Похоже, во всей Франции не было ни одной деревни, которая не потеряла бы в окопах войны хотя бы одного своего жителя.