o c24ec28d571a6d65

Марфа Федоровна с Большого Камня привезла, как была на оном, там же вы с ней

познакомились?».

-Там – еще более спокойно ответил Ермак. «В Чердыни».

-Ну, вот и увидитесь сегодня, трапезовать она нас пригласила, к себе, как в былые времена.

Опять, - царь расхохотался, - мы у нее в пост обедаем. Впрочем, постное, али скоромное – у

Вельяминовых хорошо готовят, не проголодаетесь. Ну, идите, там и встретимся».

Уже когда атаманы были у двери, царь вдруг, легко, будто дикий зверь, и не хромая вовсе,

положил руку на плечо Кольцу.

-А ты останься, атаман, - велел Иван Васильевич. «Разговор у меня есть до тебя».

В раскрытые окна тронного зала вливался свежий, теплый весенний ветер, щебетали

воробьи на кремлевском дворе, снизу был слышен детский смех. Царь выглянул в окно и

увидел, что Митька, в окружении мамок, пытается ковылять по серому булыжнику.

Царица Марья Федоровна, улыбаясь, присела, раскинув руки, и Митька, пройдя два шага, с

облегчением оказался в материнских объятьях.

«Господи, - вдруг подумал царь, - ну дай ты мне дожить до того времени, как он на коня

сядет. Ну, виноват я пред тобой, знаю, но даровал, же ты мне сына – здорового и сильного,

значит, простил меня?»

Иван Васильевич обернулся и посмотрел на мужчину, что стоял перед ним. Красивое,

обветренное, жесткое лицо Кольца только чуть побледнело.

-Я тут поспрашивал в Разбойном-то приказе, Иван Иванович, - безучастно сказал царь,

сцепив длинные пальцы, - много за тобой дел числится, а голова всего одна. Впрочем, сие

не беда, палачи сначала ноги – руки отрубают, потом – сам знаешь что, а потом уж – голову.

Ну, или не отрубают, так оставляют – на колу сидеть, без ног, без рук – зато с головой. Ты

как хочешь?

Кольцо молчал, только чуть дрогнул угол сухого, тонкого рта.

-Побаловался ты на Волге немало, прежде чем к Ермаку-то Тимофеевичу тебя занесло. Оно,

конечно, и атаман твой не без греха, однако то дело прошлое, - задумчиво сказал царь. «А

вот ты, Иван Иванович, в Сибирь можешь и не вернуться, Троицкая церковь тут рядом, до

помоста, что рядом с ней поставят – ближе».

-Государь, - тихо сказал Кольцо.

-Однако же, - будто не слыша его, сказал Иван Васильевич, - есть путь сего избежать. Ты

воеводой сибирским хочешь быть?

Кольцо сглотнул и ответил: «То честь великая, царь-батюшка, однако же, Ермак

Тимофеевич…»

-Ермак Тимофеевич сегодня есть, а завтра нет его, - царь потрещал костяшками пальцев.

«Сам знаешь, война дело такое, опасное. К тому же, Иван Иванович, тяжело с людьми

бесстрашными, хлопоты с ними одни. А ты, царь усмехнулся, - меня боишься, вижу я. Оно и

правильно. Лет сколько тебе?»

-Сорок на Пасху было, - сглотнув, ответил Кольцо.

-Жениться не собираешься? – поинтересовался Иван.

Атаман улыбнулся. «Да разве у нас женятся? Добром никто за Большой Камень не поедет,

да и негде там жен держать».

-На то и города будете строить, - ответил царь. «Опять же, ежели ты воеводой сибирским

хочешь стать, так жена тебе нужна».

-Кто ж пойдет-то за меня? – осмелев, спросил Кольцо.

-Есть у меня одна боярышня на примете, - царь рассмеялся. «Московских хороших кровей,

однако же, отец ее инородцем был, то ли татарин, то ли остяк. С такой женой все местные к

тебе под крыло потянутся. Красивая боярышня, шестнадцать лет только исполнилось.

Однако честью ее за тебя не отдадут, сговорена она уже, осенью венчается вроде».

-А что ж делать? – спросил Кольцо.

Иван Васильевич расхохотался. «До сорока лет дожил, и не знаешь, что с девками делают?

Так что Иван Иванович, хочешь уходом, хочешь – еще как, но чтобы Федосья Петровна с

тобой под венцом стояла, и с тобой в Сибирь уехала. А иначе – царь кивнул за окно, - как я

тебе и обещал, до Троицкой церкви путь недолгий».

-А как увидеться-то с ней? – поинтересовался атаман.

-А вот сегодня и увидишься, на Воздвиженке, - Иван Васильевич похлопал его по плечу.

«Боярыни Вельяминовой дочка это старшая. Увидишься, а дальше уж сам, Иван Иванович.

Сможешь? – царь вопросительно наклонил голову.

-Смогу, государь, - усмехнулся Кольцо.

-Федосья, а ну проверь, каша-то поспела? – распорядилась боярыня Воронцова-

Вельяминова. На поварне городской усадьбы было шумно, девки стучали ножами, ключница

укладывала на огромном блюде вареных осетров. Дверь была распахнута, и со двора

доносился смех играющих в салки младших девочек.

-Лизавета! – высунув голову в дверь, велела Марфа. «Пойди с двойняшками в палату

крестовую, посмотрите, хорошо ли прибрано там, да и столы уже накрывайте, царь

вскорости приедет. И где Федор, обещался еще к обедне быть?».

-Да тут я, матушка, - сын шагнул на поварню и тут же утащил кусок рыбы.

-Хоша бы руки помыл, - вздохнула Марфа, - со стройки только что. Проголодался? – она

ласково, потянувшись, поцеловала Федю в лоб. «Что вам там дают, за трапезой-то?».

-Да сейчас , в пост,– щи черные с утра и тюрю с луком, - усмехнулся сын, и – не успела

Марфа оглянуться- схватил еще кусок. «Ну и опосля вечерни – хлеб с квасом».

-На таких харчах – и в кого ты рослый такой? – Марфа потрепала сына по голове. «Как ты к

Федору Савельевичу в ученики пошел – так взрослым мужиком уже глядишь».