o c24ec28d571a6d65

немного.

- И это тоже, - сказал он. «Но еще надо повенчаться. Нам с тобой, понятное дело».

- Я не могу венчаться, - тихо сказала Эстер. «Ты же знаешь».

- Ну, окрестишься, это недолго, - Ворон махнул рукой.

- Нет, - ответила девушка.

- Что – нет? – непонимающе спросил Ворон.

- Не буду я ни креститься, ни венчаться, - Эстер принялась убирать со стола.

- Я не могу жить с тобой, - он замялся, - так. Это грех.

- Но ведь уже живешь, - резонно заметила девушка, пожав плечами. «Какая разница?».

- Разница, - сдерживаясь, сказал Ворон, - в том, что я хочу видеть тебя своей женой.

Законной женой, звезда моя, перед Богом и людьми.

- Людям – все равно, - Эстер остановилась на пороге кухни, держа стопку тарелок, - уж

поверь мне, а Богу – тем более.

- Ты поедешь со мной в Англию, - сдерживаясь, сказал Ворон. «И чтобы я не слышал больше

этой чуши».

Она вдруг, спокойно, разжала руки. Тарелки со звоном упали на каменный пол. Эстер

посмотрела на осколки и тихо сказала: «Я ради веры своей на костер пошла, и ради кого-то,

- даже тебя, Ворон, - бросать ее не собираюсь. Представляю, что бы отец мой на такое

сказал!».

Степан посмотрел на то, как она собирает черепки тарелок, и, стукнув кулаком по столу,

закричал: «Так вот я не буду с тобой жить, как со шлюхой, поняла?».

Эстер обернулась и ядовито сказала: «Можешь не жить со мной вообще. Спокойной ночи,

Ворон».

Он так хлопнул дверью, что она едва не слетела с петель.

Степан зажег свечу и распахнул ставни – море еще было серым, пустынным,

предрассветным. Он посмотрел на измятую постель и пробормотал: «Проклятая упрямица!».

Он постучал, - тихо, - в дверь соседней спальни. Кровать заскрипела, и он, едва слышно

ругаясь, постучал сильнее.

«Девчонка, - пробормотал он, - ну, только появись на пороге».

Эстер, зевая, распахнула дверь и сказала, подняв бровь: «Вам чем-то помочь, сэр Стивен?».

Ворон, не глядя на нее, пробормотал: «Прости. Я был неправ. Можно?».

От нее пахло хлебом и сонным теплом, и под рубашкой она была вся – будто смуглое

золото.

- Я тебя накажу, - пообещал он, подталкивая ее к постели. «Заставила меня всю ночь

проворочаться, будто мальчишку какого-нибудь».

- А капитан строго наказывает? –Эстер подставила ему губы, - через плечо.

-Очень, - сказал он. «Сейчас узнаешь, звезда моя».

Она лежала, устроившись у него на груди, легкая, будто птичка. «А если дети? – вдруг сказал

Степан. «Значит, дети, - рассмеялась Эстер и поцеловала его. «Потом разберемся, Ворон. А

ты мне все равно муж, иного мне не надо».

- Да и мне тоже никто, кроме тебя, не нужен - он погладил ее по спине и зевнул: «Я бы все

же отдохнул, дорогая жена, годы, сама понимаешь».

Девушка усмехнулась: «Да, как я посмотрю, возраст у вас почтенный, капитан, вам себя

беречь надо».

- Вот сейчас посплю, - Ворон положил ее к себе под бок, и обнял, - а потом поговорим о

моем возрасте.

Степан задремал, и Эстер, в еще призрачном, неверном свете раннего утра, увидела, как

изменилось его лицо – оно было счастливым, спокойным, и он чуть улыбался, все еще не

отпуская ее.

Девушка посмотрела на тающий над морем осколок новой луны, и, нежно взяв руку Степана,

положила к себе на живот.

- И ты тоже спи, - шепнула она неслышно.

Эстер потерлась щекой о плечо мужа, - он что- то пробормотал, прижав ее к себе покрепче, -

и сама заснула, под шуршание набегающих на берег волн.

Интерлюдия

Москва, лето 1584 года

-Марфа Федоровна, - ключница, постучавшись, просунула голову в дверь, - там Лизавета

Петровна вас зовет, заминка у нее с бельем какая-то.

Марфа вздохнула, и, отложив перо, прошла в кладовую. Лиза, в домашнем сарафане, морща

лоб, пальцем пересчитывала скатерти, разложенные аккуратными стопками.

- Сколько в стопке каждой? – Марфа потрепала дочь по каштановым, мягким волосам.

«Десять, - подняла Лизавета серьезные, темно-синие глаза.

- А стопок сколько? – улыбнулась Марфа.

- Пять, - Лиза хлопнула себя по лбу. «Ну, пять десятков конечно, о чем я думала только,

матушка!».

- О том, как быстрее на двор убежать? – Марфа обняла дочку и прижала к себе поближе. Та

рассмеялась и спросила: «А мы этим летом в подмосковную поедем?».

- Нет, наверное, - Марфа вздохнула. «Собираться же надо, в конце августа отплываем уже,

через два месяца».

Петя, таща за собой на веревке игрушечную тележку, зашел в кладовую, и требовательно

сказал: «Есть!».

- Тяжелый ты какой, - Лиза подняла брата и поцеловала его в пухлую щечку.

Марфа посадила ребенка на колени, и, расстегнув сарафан, дала ему грудь. «К осени

отлучу, - подумала она. «Вон, уже и зубов у него сколько, совсем взрослый. Да и к тому же, -

она покосилась на Лизу, что убирала скатерти в сундуки и быстро посчитала на пальцах, -

уже к Рождеству дитя принесу, тяжело будет на сносях кормить-то».

- Матушка, а ты что покраснела? – спросила Лиза, поворачиваясь.

- Жарко тут, распахни-ка ставни, милая, - попросила Марфа. Со двора доносился

требовательный голос Прасковьи: «А ты играй, как положено, вон, я вижу, куда стрела-то

вонзилась, а ты побежала и ее в другое место воткнула!»

Ленивый, высокий голосок Марьи ответил: «Вот те крест, Параша, то привиделось тебе!»