Читаем О Чехове полностью

"Приходилось говорить и о тех конфликтах, которыми полна русская жизнь, и о тех острых и больных вопросах, которые давно стоят перед русскою жизнью в их строгой повелительности, но разговор о них недолго продолжался. Лицо его делалось усталым и скучным, говорил он слова скучные и утомительные, приводил какой-нибудь случай из обывательской жизни, характеризующий жестокость и некультурность этой жизни, иногда приводил свои заграничные впечатления и охотно переходил на другие темы, и было видно, что ему скучно говорить и хочется уйти от надоедливой темы и что он не любит острого (? И. Б.), требовательного, повелительного. И когда у меня вырывалось резкое, жестокое замечание о каком-нибудь его знакомом литераторе, ему было неприятно, и он начинал оправдывать его и приводить смягчающие вину обстоятельства".

***

..."встречал я у него людей добрых и мягких, не" требовательных и неповелительных, и не влекло его {407} к людям строгим, которые остро ставят вопросы жизни и без колебаний отвечают на них..."

Вздор.

***

..."когда я уходил от него, у меня всегда была одна и та же мысль: почему этот, так ищущий людей, человек одинок и почему он, жадный к жизни, с тонким проникновением красоты, - хмурый человек".

Вздор.

Подчеркнуто мною. И. Б.

E в т. П. Карпов. "Две последние встречи с А. П. Чеховым".

Чехов его ненавидел (Ив. Б.)

"Антон Павлович произвел на меня приятное впечатление. Славным малым, студентом веяло от его статной худощавой фигуры..."

!! (И. Б.) Подчеркнуто мною. И. Б.

..."И чем ближе я узнавал его, тем симпатичнее, родней по духу становился он мне".

***

..."вижу его сгорбленную осунувшуюся фигуру, сидящую на низком диване, с наклоненной головой, с белыми, как кипень руками...

(?! И. Б.).

{408}

***

"- В Крым, к себе поедете?..

- Да, вероятно, в Крым... Хотел за границу, да нельзя... Теперь в Крыму жара африканская... Декорация какая-то... Постоянно жить в Крыму невыносимо скучно... Тоскливо".

Брехня (И. Б.). Подчеркнуто мною. И. Б.

***

"- Написали что-нибудь для театра? - спросила Вера Федоровна.

- Да, пишу... - нехотя, конфузливо улыбаясь, ответил Антон Павлович. Пишу не то, что надо... не то, что хотелось бы писать... Нужно выходить... Совсем не то теперь надо...

- А что же?

- Совсем другое надо... Бодрое... Сильное... Пережили мы серую канитель. Поворот идет... Круто повернули..."

Фу!

(подчеркнуто мною. И. Б.)

***

"- Разве пережили? Что-то не похоже... - усомнился я.

- Пережили... уверяю вас... - убежденно сказал Антон Павлович. Здесь, в Москве, да и вообще в столицах это не так заметно... У нас на юге волна сильно бьет... В народе сильное брожение. Я недавно беседовал с Львом Николаевичем. И он тоже видит... А он старец прозорливый.

Гудит, как улей, Россия...

(Ах, с.с.! И. Б.) Подчеркнуто мною. Ив. Б.

Антон Павлович оживился, встал с дивана и, заложив одну руку в карман, стал ходить по комнате.

- Вот мне хотелось бы поймать это бодрое настроение... Написать пьесу... Бодрую пьесу".

! И. Б.

{409}

***

"С нервной горячностью "упорствуя, волнуясь и спеша", он говорил о движении в земстве, о новых сектантских течениях на юге России, о народившемся типе интеллигента из народа. Говорил, что литература обязана идти навстречу народному движению... Должна поймать и запечатлеть новые общественные веяния...

Никогда не видал я таким Антона Павловича, никогда не слыхал от него таких горячих речей".

Никогда этого и не было! Ив. Б.

***

"Весной, в конце апреля 1904 года

...на улицах Ялты появились широковещательные афиши. Приезжая из Севастополя труппа давала в ялтинском театре спектакль. Шел "Вишневый сад"...

Антон Павлович радушно принял меня в уютном кабинете, со стен которого грустно смотрели чудные, полные глубокого настроения картины Левитана".

Брехня. Не было ни одной картины. Был только пейзаж на стене над камином. (И. Б.). Подчеркнуто мною. И. Б.

***

"- Мне передали, что вы были на "Вишневом саде" ?... - не глядя на меня спросил Антон Павлович.

{410}

- Да...

- Каково исковеркали!.. Безобразие! Еще написали на афише, что играют под моим наблюдением... А я их в глаза не видал... Возмутительно! Они все хотят обезьяничать Художественный театр...

И совершенно напрасно... Там вся эта сложная постановка достигается неимоверным трудом, затратой громадного количества времени, любовным отношением ко всякой мелочи. Им это можно... А они тут столько звуков, говорят, напустили, что весь текст пропал...

Половины слов не было слышно... И там-то, в Художественном театре, все эти бутафорские мелочи отвлекают зрителя, мешают ему слушать. Заслоняют автора... А уж здесь... представляю себе, что это было... Знаете, я бы хотел, чтобы меня играли совсем просто, примитивно...

Вот как в старое время... Комната... На авансцене - диван, стулья... И хорошие актеры играют... Вот и все... Чтобы без птиц и без бутафорских настроений... Очень бы хотел посмотреть свою пьесу в таком исполнении. Интересует меня, провалилась бы моя пьеса? Очень это любопытно!.. Пожалуй, провалилась бы... А, может быть, и нет... Кто знает...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза