Итак, убийство свершилось, сыщик взял след, и с этого момента начинается последовательное разгадывание головоломки, в которой вместе с подлинными ключами автор выкладывает на стол перед сыщиком (а заодно и перед читателем) ключи ложные, пустышки, призванные направить следствие по неверному пути. По идее, в процессе чтения читатель ищет разгадку параллельно с сыщиком, однако в действительности соперничество между ними иллюзорно. В этом соревновании любой здравомыслящий читатель желает победы своему конкуренту, и, как можно дольше оставаясь в неведении, испытывает при этом глубочайшее удовлетворение (нет ничего хуже, чем вычислить преступника и его мотивы раньше, чем это сделает Пуаро, лорд Питер Уимзи или Ниро Вулф). Ну, а разрешается детективная коллизия впечатляющим катарсисом: сыщик собирает всех подозреваемых в библиотеке или возле камина в гостиной (читатель, затаив дыхание, незримо устраивается на краешке стула в заднем ряду) и, неспешно изложив им ход своих умозаключений, указывает на преступника. Невинные оправданы, темная туча рассеялась, новых смертей не ожидается, добро торжествует повсеместно, зло в панике бежит, но ему негде укрыться от сыщика в сверкающих латах, с сияющим копьем наперевес. Читатели аплодируют, занавес опускается.
Часто важным участником расследования становится помощник сыщика – у Эдгара По он был безликим и безымянным, однако уже Конан Дойл снабдил его лицом, именем и характером, сделав, по сути, таким же важным персонажем, как сам Шерлок Холмс. Формально помощник помогает сыщику, однако на самом деле он – агент читателя: его задача – задавать своему блистательному другу ровно те вопросы, которые задали бы ему мы сами (именно поэтому помощник не слишком умен – как правило, немного глупее среднестатистического читателя, что, ясное дело, добавляет ему очарования в наших глазах). Именно поэтому помощнику (в отличие от сыщика) позволено демонстрировать немного человеческих слабостей, тонких переживаний и эмоциональных глубин – иначе нам трудно будет себя с ним проассоциировать и признать своим полноправным представителем в мире романа.
Ну, и наконец третий детективный слон – это антураж. В рамках классического детектива «задник» должен был максимально диссонировать с кровавой интригой. Чем ярче светит солнце над зелеными лужайками сельской Англии, чем степеннее жизнь на Манхэттене в районе Десятой авеню – где стоит дом Ниро Вулфа, чем жарче пылает камин на Бейкер-стрит, – тем страшнее дела, вершащиеся по соседству. В английском языке даже существует специальный термин – «
Такой тип детектива, надежно закрепленный на спинах трех слонов, часто называют
Рональд Нокс, католический священник, писатель, критик и радиоведущий (а еще большой любитель розыгрышей – однажды в радиоэфире он сообщил слушателям, что в Англии началась революция и Лондон захвачен коммунистами, спровоцировав тем самым нешуточную панику), взял на себя труд подробно сформулировать главные правила жанра. В настоящем детективе не дозволялась никакая мистика – все события (даже самые фантастические и невероятные) должны были в конце концов получить рациональное, логичное объяснение. Убийца должен был появиться в первой трети книги и не пропадать из поля зрения читателя вплоть до самой развязки. Сыщик не имел права оказаться убийцей и вообще, читателю не полагалось наблюдать за мыслями и чувствами преступника «изнутри» (это правило было нарушено Агатой Кристи в ее шедевре «Убийство Роджера Экройда»). Орудием убийства не мог служить неизвестный науке и не оставляющий следов яд или какое-нибудь чрезмерно сложное техническое приспособление. Сыщик не должен был утаивать от читателя найденные им ключи или подсказки, а также полагаться на интуицию. Ну, и конечно, никакие случайности и счастливые совпадения не допускались ни при каких обстоятельствах.
Ясный, позитивистский по духу и в высшей степени оптимистичный по общему настрою классический детектив привольно цвел на протяжении двадцатых и особенно тридцатых годов прошлого века. Однако накануне Второй мировой войны что-то в воздухе неуловимо изменилось – свет померк, тени удлинились, и в обществе начались поиски причин атипичной, чрезмерной, по мнению многих, успешности криминального жанра. То, что огромному количеству людей постоянно требовалась эмоциональная анестезия, которую обеспечивал детектив, многим стало казаться нездоровым симптомом.