О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

В Руанде у меня всегда был хороший аппетит. Но только не в ту ночь. Помню, как я дрожала, стоя у дверей ярко освещенного главного здания гостиницы. Потом я присела за столик, и меня накрыло ощущением, что я нахожусь в параллельной реальности: только что убили двух человек, а здесь все ведут себя так, будто ничего не произошло – болтают, улыбаются, едят. Я не понимала, что мне говорят, не различала слов. Больше я ничего не помню о той ночи, но страх темноты и вздрагивания от шума лодочного мотора преследовали меня до конца миссии.

Весь следующий день мы раскладывали одежду и расстилали брезент у церкви. Я работала машинально – голова была занята совсем другим. Я размышляла о том, что некоторые из моих коллег предпочли просто отмахнуться от увиденного: «Мы даже не знаем, кто эти люди». Я не понимала, какое это вообще имеет значение: кем бы они ни были, их убили на глазах у людей, которые приехали в Руанду, чтобы помочь бороться с нарушениями прав человека. Такое равнодушие было мне чуждо. Судмедэксперты-криминалисты вроде нас обычно имеют дело с мертвыми людьми, мы крайне редко становимся свидетелями того непредсказуемого момента, когда человек – настоящий, живой человек! – получает пулю в голову и уходит на дно. Привези этих двоих ко мне в мешке для трупов, моя реакция была бы другой. Как минимум я бы не стала свидетельницей такого равнодушия коллег. Конечно, не все отреагировали так безучастно. Джефф заслужил мою самую теплую и нерушимую преданность, когда на следующий день подарил мне то, чего я не видела с самого приезда в Руанду: плитку шоколада «Кэдберри».

– Вот, после вчерашнего тебе нужно, – это все, что он сказал тогда.

Джефф не пытался меня успокоить или доказать, что «все нормально», – он просто дал мне знать: я знаю, это было ужасно, и всем нам нужна поддержка.

Мы сообщили о стрельбе послу Швейцарии в Руанде – единственному иностранному представителю, находившемуся поблизости, – но он смог добиться лишь «извинений» от армии и префекта за то, что мы стали свидетелями так называемых защитных мер, предпринятых против «повстанцев из Заира», то есть тех руандийцев, которые, предположительно, принимали участие в геноциде, затем бежали в июле 1994 года в Заир, а теперь пытались вернуться в Руанду по озеру Киву. Я ненавидела свое бессилие от невозможности сделать нечто большее, чем просто сообщить об убийствах, ненавидела страх за собственную жизнь – эти пули летели не в меня, чего же я так испугалась! И, огорчение на огорчении, я ненавидела тот факт, что могу так легко уехать из этого места. Когда я только приехала в Руанду, я была уверена в полезности нашей миссии, но эта стрельба пошатнула мою веру. Я спрашивала себя, как мы вписываемся в ситуацию в Руанде в 1996 году?

Я вновь задумалась о том, что наших усилий недостаточно. Мы делаем слишком мало, чтобы помочь людям, чьи родные и друзья погребены в общей могиле в Кибуе. Это ощущение усилилось, когда мы обнаружили труп священника. Племянница погибшего неоднократно просила у Билла разрешения посмотреть на останки и попытаться опознать тело – могло быть и так, что в облачение священника был одет не ее родственник, а кто-то другой, пытавшийся спасти себя. Наконец Билл согласился, и мы переложили останки в свежий мешок и выставили его на столе возле церкви. Осторожно расстегнув молнию, я открыла для обзора только голову, которая в этом случае представляла собой голый, без малейших фрагментов плоти череп. В ожидании племянницы я попыталась представить, каково это – по черепу, по останкам опознавать близкого человека. Это шокирующий опыт. И если к тому, чтобы увидеть тело с плотью, еще реально можно представить человека спящим или раненым, то подготовиться к тому, чтобы увидеть скелет, невозможно. Ты не можешь быть готов к тому, чтобы увидеть череп без нижней челюсти, буднично стоящий на верхних зубах. Это ненормально.

Я видела, как племянница поднимается к церкви, когда она идет к столу с мешком. Она не смогла пройти до конца. Еще издалека увидев, что именно находится внутри мешка, она рухнула как подкошенная и зарыдала. Сопровождавшая ее женщина села на землю и тоже заплакала. Она сидела, выпрямив спину, из ее глаз катились слезы. Билл и Хосе Пабло хранили молчание, сжимая руки за спиной.

Женщины ушли, стискивая в руках сумочки и едва передвигая ногами. Это опознание ничего не дало. Мы ничем не смогли помочь. Никто по-прежнему не знал, чье тело лежит в мешке. Не было никаких зацепок. Только череп. И это все, что останется в памяти этих женщин: череп и ученые вазунгу. Видевшие глубины их горя. Меня тошнило от этих мыслей, и я хотела понять, можно ли что-то исправить. Я чувствовала, что есть какое-то решение. Обязательно должно быть.

Глава 5 «Большое спасибо за вашу работу»