О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Мне стало неловко. Я все понимала. Понимала, почему эта женщина так отстраненно говорит о своем брате… И если до этого женщина избегала смотреть в мои глаза, то теперь уже я не могла смотреть ей в лицо. Взгляд сам собой упал на куртку – пустой кокон, скорлупка жизни… У меня в голове стучал всего один вопрос: «А если бы это был мой брат Кимера? Что я чувствовала, покажи мне вот так вещи Кимеры?» Конечно, конечно, все может быть, вполне вероятно, что в могиле в Кибуе лежал кто-то, кто одолжил, попросил, на худой конец украл куртку брата этой женщины… Так бывает, бесспорно. Но. Но если бы эта женщина хоть что-то знала о своем брате, разве она оказалась бы здесь – на Дне одежды? Разве ее брат не подал бы весточки, останься он в живых?

Я наконец смогла посмотреть женщине в лицо. Она смотрела вдаль, ее глаза были полны слез. Она изо всех сил держалась, и, если честно, я готовилась к другому сценарию – к истерике, обмороку, безудержным рыданиям… Ее самообладание – словно скорбящее божество – выбило мне почву из-под ног. Теперь уже я с трудом сдерживала слезы и безуспешно старалась сглотнуть комок в горле. Я не знала, что делать. Что я могу? Утешить? Но как? Никакие слова не могут унять боль этой женщины…

Наконец я решилась и положила руку на плечо женщины. Несмотря на палящее солнце, ее кожа была прохладной. Так мы молча простояли несколько минут, а потом она сказала, что хочет сдать кровь, поскольку она родственница по материнской линии. Позднее, уже после Дня одежды, я записала в своем дневнике: «Когда я стояла, касаясь плеча этой женщины, я чувствовала, что буквально нахожусь в историческом континууме руандийцев, пострадавших от геноцида. Работая с этими останками, мы становимся неотъемлемой частью процесса исцеления выживших».

Слова «исторический континуум» не пустой звук для меня – я действительно ощущаю себя внутри непрерывного исторического процесса. И для этого мне вовсе не обязательно встречаться с родственниками тех, чьи тела я эксгумировала, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к выжившим. Я просто чувствую, будто через всю эту великую схему вещей, в которой – и я, и оставшиеся в живых родственники тех людей, чьи тела я эксгумировала, проходит единая нить. Когда я мысленно гляжу на мир из космоса, я вижу эти невероятно длинные серебристые нити, соединяющие меня, моих товарищей по команде со множеством мест на свете: в Руанде, в Боснии, в Хорватии, в Косово. Я хочу распространить эту идею еще дальше, на область индивидуальной и коллективной памяти, ведь судебные антропологи формируют такую память, эксгумируя и идентифицируя тела. Такое зримое, ощутимое присутствие тела лишает надежды на то, что этот человек жив и просто не может выйти на связь, потому что оказался в плену, в тюрьме, потерял память, тяжело ранен или что-то еще. Бывает и так, что государство лжет, выдавая погибших за «пропавших без вести». В этом случае идентификация останков из массовых захоронений помогает опровергнуть «официальную версию».

На День одежды пришла девочка лет тринадцати. Легко, будто не касаясь земли, она шла между рядами одежды. Ее сопровождал мужчина средних лет. Самым удивительным было то, как с этой девочкой общались взрослые: они разговаривали шепотом, наклоняясь к ней и словно ища ее разрешения или одобрения. На ее лице было выражение, которого я никогда раньше не видела. Ни горя, ни печали. Ни страха, ни удивления. Ни даже спокойствия. Только погруженность внутрь себя, отчего девочка казалась мудрой, как бывают мудры африканские духи.

Канадская съемочная группа, которая несколькими днями ранее взяла интервью у Билла, вела съемку на Дне одежды. Несколько лет спустя Билл прислал мне их фильм «Хроники предсказанного геноцида». Часть истории рассказывает о мужчине, чья жена была убита в церкви Кибуе. Их дочь видела убийство матери своими глазами. Девочке удалось спрятаться в церкви, а спустя некоторое время – воссоединиться с отцом. В фильме показано, как отец и дочь медленно ходят среди одежды, разложенной на брезенте. Когда я увидела, как они подошли к ступеням церкви, я внезапно поняла, что девочка из фильма – это та самая девочка, что ходила между рядами одежды, почти не касаясь земли. Картинка сложилась: я поняла, что за сцены стояли перед ее мысленным взором. Она была человеком, который пережил не просто массовое убийство, но буквально истребление. Она спаслась от смерти, которая целилась прямо в нее. И она видела, что ее мать спастись не смогла.