О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

День одежды и последующие события помогли восстановить душевное равновесие. Семнадцатого февраля я встала очень рано, чтобы вместе с коллегами обработать одежду. Возле церкви уже собрались следователи МТР и переводчики, которых Билл привез из Кигали. Они пытались выйти на контакт с родственниками людей, чьи документы мы находили в могиле. Две недели ООН по радио призывало родственников объявиться и оказать помощь следствию. Тех, кто откликнется и придет на опознание, смогли бы опросить следователи. Норвежские медсестры из полевого госпиталя Красного Креста развернули станцию приема крови, где люди могли сдавать кровь для определения возможного родства с погибшими по ДНК (если они были родственниками жертв по материнской линии). Теперь нам оставалось дождаться прибытия семей: кто-то шел пешком, а жители более отдаленных районов добирались на попутках.

Раньше всех прибыли международные СМИ. Мы не были готовы к такому количеству журналистов. В итоге Биллу даже пришлось обнести могилу полицейской лентой, чтобы пришедшие на опознание люди могли хотя бы по краю захоронения пройти к одежде. Параллельно Билл раздавал интервью и проводил экскурсии по опустевшей могиле.

Вскоре начали прибывать родственники убитых и выжившие в этой бойне. Первая женщина, помню, была в брюках и длинной белой футболке навыпуск. Она быстро прошлась по рядам одежды и заявила:

– Одежда слишком грязная. Как, по-вашему, мы что-то поймем?

Ее слова меня задели: добиться даже такой степени чистоты было весьма нелегко. Во-первых, нам не хватало моющих средств, а во‐вторых, мы старались не повредить вещи, что не так-то просто, если ткань частично истлела. Как бы то ни было, эта недовольная женщина провела у церкви весь день.

Согласно отчетам, резню в церкви Кибуе пережили только тринадцать человек, однако на самом деле выживших оказалось больше тридцати. О некоторых из них МТР знал, но эти люди не попадали в поле зрения следователей. Увы, работников не хватало – и одними только силами МТР записать показания всех прибывших на День одежды не получилось бы. Поэтому я попросила Вилли, нашего логиста из Уганды, помочь – поработать переводчиком, а также записать показания некоторых людей. В итоге я получила совершенно ненаучные данные о том, как выжившие справлялись с проживанием горя. Вместе с Вилли мы опросили и записали в формуляр МТР показания одной женщины, рассматривавшей стопку одежды. На вид ей было около пятидесяти, она была одета в канге – тканевое полотнище с ярким рисунком – и трикотажную рубашку. Весь ее облик вызывал уважение и даже благоговение, будто видишь перед собой божество или духа места. Она обратилась ко мне, сказав, что узнала выставленную на стеллаже куртку. Я спросила, может ли она ответить на несколько вопросов о человеке, которому, по ее мнению, принадлежала эта куртка. Она согласилась, но весь ее вид говорил, что ей не очень-то хочется участвовать в таком «грязном» деле.

Женщина сообщила свои имя и место проживания. Затем я спросила, кому, по ее мнению, принадлежала эта куртка и что она знает о тогдашнем месте жительства ее хозяина. Она назвала мне имя человека и название города в префектуре Кибуе, добавив, что не уверена, что наличие здесь его куртки означает, что и сам он захоронен в этой могиле: он мог отдать куртку кому-то другому, кому потом не повезло оказаться в церкви Кибуе. Я кивнула, показывая, что понимаю ее. Я знала, что это правда – все возможно. По сути, наличие в могиле чьей-то одежды позволяет говорить лишь о том, что ее хозяин мог быть здесь. Иначе говоря, идентификация по одежде и личным вещам вообще – это лишь предположительная идентификация, особенно в условиях военных конфликтов, массовых убийств и вынужденных перемещений. Когда речь идет о выживании, люди запросто снимают одежду с погибших родственников – да с любых трупов, если уж честно.

Затем я спросила женщину, есть ли у владельца куртки выжившие родственники, особенно по материнской линии. Она ответила, что знает такого человека – это сестра погибшего. Я спросила, как зовут его сестру и где она живет. Не глядя мне в лицо, женщина назвала имя и адрес. Имя показалось мне знакомым, и я еще раз взглянула на первый лист формуляра, чтобы проверить себя. Так и есть, имя, которое она назвала, было ее собственным. Она говорила о себе словно о ком-то другом. Не «я его сестра», но «его сестру зовут…»