О чем мечтает герцог

 Герцогиня кивнула, но хранила молчание ещё несколько мгновений, пытаясь успокоиться, чтобы продолжить.

—      Мы не сразу заметили это, — наконец прошептала она. — Когда Наоми увидела всплывшее на поверхность тело Саймона, она дико закричала. Мы жутко испугались. Она бросилась в воду, предпринимая попытки вытащить его из озера. Но дочь была ещё слишком мала, а он — слишком тяжёл для неё. Всё то время, что мы бежали вниз по склону холма к берегу озера, сын не дышал. Твой отец пытался вернуть его к жизни, но, в конце концов, стало очевидным, что он пострадал очень серьёзно.

 Саймон тряхнул головой.

 — Вы обращались к врачам?

—      К самым лучшим со всей страны. Один врач за другим, неделя за неделей. Но все они твердили одно и то же. Мой ребенок… — У неё перехватило дыхание. — Его разуму был причинён непоправимый ущерб и без надежды на излечение. Они сказали нам, что он никогда умственно не поправится, даже несмотря на то, что телом он не пострадал.

 Лилиан бросило в дрожь, но она не проронила ни слова, её взгляд был полностью сосредоточен на его матери. Саймон знал, о чём она думает, потому что, как и она, не мог выкинуть этот образ из головы. Он не мог перестать думать о своём брате, о ребёнке, заключённом в тело взрослого мужчины, не способном даже позаботиться о самом себе, не способном на полноценную жизнь где-либо за пределами того маленького спрятанного от посторонних глаз коттеджа, который был ему предоставлен.

—      Некоторые врачи даже рекомендовали нам отказаться от сына и запереть его в сумасшедшем доме. Забыть о нём и родить другого ребёнка. — Мать рассмеялась пустым, лишённым всяких эмоций смехом. — Но я не могла этого сделать. Последние роды были очень тяжёлыми, я чудом осталась жива. Мы пытались зачать ребёнка после рождения сына, но безуспешно. Стало очевидным, что мы не сможем больше иметь детей, и поэтому я не смогу подарить наследника твоему отцу.

—      Но почему было просто не рассказать обо всём случившемся остальным членам семьи? — с недоумением спросил Саймон. — Дядя Чарльз мог бы стать достойным герцогом, и кузен Эндрю — один из прекраснейших людей, которых я когда-либо знал.

 Мать закатила глаза.

 — Я хотела рассказать, но твой отец настоял, чтобы мы держали это в секрете.

—      Но почему? — не мог успокоиться Саймон.

 В ответ она покачала головой.

 — Он был герцогом, и поклялся богом, что и следующим герцогом будет его сын. Не имело никакого значения, что он нарушает право первородства. Он хотел, чтобы его сын носил этот титул, и был готов пойти на любой обман, любые ухищрения, чтобы воплотить своё желание в жизнь. Мы без конца спорили об этом, но я была слишком слаба и погружена в своё горе, чтобы отстаивать своё мнение. Затем твой отец исчез на несколько дней, а когда вернулся…

 Она замерла, а Лилиан, поняв, что произошло дальше, подняла руку и прижала её к губам.

—      Он привёз Саймона… этого Саймона, чтобы заменить им вашего сына.

 Взгляд его матери стал острым и пронзительным, когда она посмотрела на Лилиан.

—      Да. — Её голос надломился и наполнился горечью от разбитого сердца и ото лжи, с которой она жила все эти годы. — Герцог привёз в мой дом этого мальчика, у которого были глаза моего сына, тот же цвет волос, и приказал мне вести себя, как будто это и есть мой сын, мой Саймон. Он сказал, что если мы подождём пару месяцев, никто ни о чём не догадается, дети быстро растут, меняются, а они были ещё и так похожи.

—      Мне так жаль, ваша светлость, — прошептала Лилиан.

 Саймон видел, что ей хочется подойти к его матери, поддержать её, хотя герцогиня никогда и не была добра к Лилиан. Как будто почувствовав это, его мать слегка отвернулась.

—      Это было ужасно, — выдавила она. — Быть вынужденной притворяться, что ублюдок моего мужа был моим драгоценным Саймоном. — Её взгляд уперся ему в лицо. — Видеть тебя живым, невредимым и здоровым, в то время как мой мальчик влачил жалкое существование, и ему даже не было позволено жить со мной в одном доме, где я бы могла видеть его и прижать к себе всякий раз, когда бы я этого хотела.

 Саймон покачал головой, ошеломлённый жестокостью своего отца. Он даже не мог себе представить, насколько ужасающей была жизнь его матери всё это время.

—      Вот почему вы так ненавидели меня, — проговорил он голосом, лишённым упрёка и осуждения.

—      Да, — холодно подтвердила она, но сил сохранять самообладание ей хватило ненадолго.

 Как только это признание слетело с её губ, она уронила голову на руки и зарыдала так, как Саймону ещё никогда не приходилось видеть или слышать до этого. Несколько ужасных минут в комнате были слышны только продолжительные всхлипывания, временами переходившие в стоны.

 В конце концов, герцогиня всё же взяла себя в руки и продолжила: