О чем молчат твои киты

– Вы даже не знаете, как вам повезло, – переключился уже на подростков я и стал их отчитывать как директор школы хулиганов, порвавших библиотечные книги или пронесших на дискотеку бутылку дешевой водки, – вы молодые, вы, пипец, молодые, у вас вся жизнь впереди, а жизнь – это ни хрена не боль, это самое ценное и прекрасное, что есть на свете. Ее ценить надо, ею надо дорожить, я, как и вы, не ценил, и вот пожалуйста, наказание. Раз не ценишь, то и жить тебе незачем. Таков закон вселенной. Вы даже не понимаете, как это тяжело, как это космически трудно осознавать, что у меня осталось всего 200, максимум 250 дней, и далеко не все из них будут такими… такими приятными, как этот, потому что ничего приятного в походах в больницу, в этих чертовых таблетках, в постоянной сдаче анализов, в этой блевотине и непрекращающихся болях – нет. Но даже, сука, один такой приятный день, когда осуществляются твои желания, когда можно не думать о боли и о том, что ты умираешь, даже один такой день ценнее остальных ужасных 200 или чуть больше дней. И ради него только и стоит бороться и не опускать руки. А вы сами решили лишить себя всего этого, – и провел этими самыми руками по кругу, демонстрируя «все это», – ну разве не придурки?

Я обвел всех взглядом, словно лектор после удачного спича, ищущий в глазах слушателей подтверждения того, насколько он способен воодушевлять других.

Правда, на подростков мои слова не сильно повлияли. Разве что Луиза посмотрела на меня с искренним сожалением и едва сдержала слезы.

– Вот, чтобы не ныть потом, о том, как хочется жить, но ты больше не сможешь, лучше покончить с нею как можно раньше, – огрызнулся Игорь. – Я никого не просил меня рожать, я, может, не хотел появляться на свет, – сказал он с заученной интонацией, как будто отвечал у доски.

– И я.

– И я, – подхватили остальные.

Луиза промолчала. Она, не отрывая взгляда, смотрела на меня. Бедная девочка. Угораздило ее связаться с этими «китами». Вернее, их угораздило, этих легкоранимых и эмоционально неустойчивых тинейджеров. А кто-то нагло и безжалостно воспользовался.

Родители, конечно, сами виноваты, проворонили чад, хотя, с другой стороны, как тут уследить? Как узнать, что они в телефонах этих своих делают, уткнутся, и все, мира вокруг больше не существует. Только непонятно, как они на эти группы натыкаются вообще. Их же должны мониторить, закрывать. Сноуден порассказал, что каждый наш шаг контролируют, но как-то не верится, судя по тому, что до сих пор никого не нашли и не наказали.

– Да вас реально не стоило рожать, с такими-то высказываниями. Сосунки неблагодарные, – не выдержал я, – хотите прыгать – прыгайте или вены себе режьте, только не осложняйте жизнь других. Вы не понимаете, что Леонида с Богданом могли посадить?

Валентин прокашлялся.

– И с Валентином. Оно им надо вообще?

Школьники молчали. А меня что-то понесло:

– Синие киты. Да вы знаете что-нибудь о китах?

– Они выбрасываются от тоски на берег, – ответила Луиза.

– И это все? И это все?

– Ну, еще они большие, самые большие млекопитающие на Земле.

– Самые большие, – передразнил я, – Киты могут не спать сто дней и не есть до десяти месяцев, и некоторые из них живут больше ста лет, язык ваших синих китов весит около четырех тонн, и на нем можно разместить пятьдесят человек, если не больше. Они могут погружаться на глубину до трех с лишним километров, при этом работа внутренних органов замедляется, сердце, например, делает всего десять ударов в минуту. Киты могут выпускать фонтаны при выдохе высотой более шести метров. А еще у них не бывает одинаковых хвостов, они, как и отпечатки пальцев, у всех разные, и еще у китов спит только одна половина мозга, потому что во время сна им необходимо подниматься на поверхность и вдыхать воздух.

– Ну и зачем нам это знать? – скривился Егор.

– Затем, что это гораздо больше и объективнее, чем то, что они выбрасываются на землю от тоски. Они большие и умные млекопитающие. Уникальные.

– Довольно лекций, – скомандовал Леонид.

– Ну и денек, – вздохнул его помощник.

– А про хвосты я, кажется, слышала, – неожиданно сказала Луиза.

– Что будем делать? – спросил Валентин.

– Звонить в полицию, – ответил Леонид.

– Не надо.

– Не надо полицию, – заверещали подростки.

– Может, правда не надо, – поддержал их Богдан, – а то еще прикроют нас…

– Надо, Даня, надо, – сказал Леонид и вытащил из кармана телефон.

Тинейджеры еще сильнее испугались и начали умолять никому не звонить и ничего не рассказывать, уверяли, что они все осознали, и больше такое не повторится. А дальше я помню очень размыто, так как неожиданно у меня помутнело в глазах, резкая и дикая боль пронзила все тело, я в одно мгновение повалился на землю и потерял сознание.

– Только этого нам не хватало, – услышал я слова Богдана перед тем, как совсем отрубиться.

Очнулся в машине.

Уже стемнело.

Подростки сидели рядом. Хмурые.

Леонид не сводил с них глаз.

Богдан шлепал меня по щекам.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я кивнул.

Во рту отвратительный вкус желчи смешался с приторным запахом ванильного ароматизатора, отчего тошнило сильнее.