О чем молчат выжившие

Отец снова вздохнул. Мальчик не унимался.

– Пап, а скоро наши за грибами пойдут?

– За грибами далеко идти. И опасно.

– Это потому, что в лесу кикиморы живут? – спросил мальчик. – И женщина в зеленом?

– Поменьше слушай бабьи разговоры. Самый страшный зверь в лесу – человек.

– А не волки? Пап, а куда Шарик делся? Волки съели?

Отец молчал.

– А то ты бы мог с Шариком пойти. Набрал бы грибов, и был бы у нас опять вкусный суп, почти как на прошлой неделе. Тогда был с мясом и с косточками. Пап, а откуда мясо взялось? Ты кролика подстрелил?

– Кролика, кролика, – невнятно пробормотал отец, потирая грудь. – Откуда им тут взяться-то, кроликам, – проворчал он себе под нос, – давно уже всех переловили. Теперь мы прямо как те корейцы. А скоро и крыс всех подъедим.

– Пап, а может, Шарик просто убежал? Может, он скоро вернется?

Отец молчал.

Затих и мальчик, но его хватило ненадолго.

– Пап, а знаешь, мы с Васькой нашли железные ворота запертые, а за ними старый-старый поезд с красной звездой.

– Я тебе говорил, что нельзя из убежища уходить без спросу?

– Это потому, что в Усаде цыгане живут? Они детей воруют?

– Кто тебе сказал такую чушь? Нет там цыган.

– А Петровна говорит, что есть.

– Они раньше там жили, а потом, после Катастрофы, ушли.

– А куда? В Москву?

– Не знаю. Может, и в Москву.

– А за железной дорогой кто живет?

– Это не цыгане, это мусульмане. Они нам овощи приносят иногда.

– Пап, а когда я еще подрасту, мы пойдем в Москву?

Отец вздохнул.

– Зачем?

– Вдруг там тоже люди живут?

– Не думаю. Там, наверное, вообще одни развалины.

– Значит, там много всяких припасов осталось. Дядя Саша говорит, что когда станет нечего есть, надо идти в Москву.

– Глупости. Далеко слишком. Не дойдет туда никто.

– Пап, а мама нас видит оттуда, сверху? Как ты думаешь?

– Видит, конечно.

– Пап, а ты теперь на Катьке женишься?

– С чего ты взял?

– Петровна сказала, что нельзя мужчине одному жить. Не женись на ней, она только притворяется добренькой, а у самой глаза презлющие.

Мужчина потрепал сына по голове.

– Не женюсь.

– Пап, а на будущий год возьмешь меня за грибами? – попросил успокоившийся мальчик.

– Куда тебе за грибами, если ты всего боишься?

– Я не буду бояться, честно. Возьмешь?

Мужчина постоял, прислушиваясь к боли, ставшей уже почти привычной. Он знал – не пройдет и двух месяцев, как она догрызет его окончательно. С этой мыслью он уже свыкся, но противно было то, что в последние дни он будет лежать без сил, а другим придется за ним ухаживать, кормить его. Ему не хотелось быть обузой. Хотя у больных аппетит пропадает, говорят. А еще ему не хотелось умирать на глазах у сына.

– Мишка, слушай, – с трудом произнес он, – я, наверное, уйду скоро.

– За грибами? – с надеждой спросил мальчик.

– Ага, за грибами. Так вот, ты без меня веди себя хорошо, слушайся дядю Колю. Ты ведь уже большой.

– Пап, а принесешь мне из лесу ежика?

Но отец молчал, глядя куда-то вдаль, поверх черневших на фоне неба старых корпусов бывшей ткацкой фабрики.

Сергей Шивков ФАЙЛ № 30-27

– Фраерман Аркадий Степанович?

– Совершенно верно, – несколько церемонно поклонился Аркадий.

– Гражданин Конфедерации девятьсот пятого года?

– Точно так.

Пограничник с любопытством рассматривал его паспорт – нечасто на Октябрьскую залетали путешественники с Баррикадной или Беговой. Затем его взгляд упал на пустой правый рукав бушлата.

– Это где тебя так? – полюбопытствовал погранец.

– В прошлом ноябре случилось, когда еще сталкерскую лямку тянул, – ответил Аркадий. – Про «северное сияние» в районе ГУМа помнишь? Вот я с теми парнями в одной группе там был. Все полегли, я один остался. Мозги набекрень, в одной из стычек с полканами правую кисть потерял. Как домой дополз – почти не помню. С тех пор о рейдах пришлось забыть.

– Да, с одной клешней по Москве много не побегаешь, – сочувственно кивнул ганзеец. – Готовь вещи к осмотру, бедолага.

Аркадий скинул с плеча рюкзак, зубами развязал узел. Левой рукой раскрыл горловину рюкзака. Перчатки. Вязаная шапка. Что еще? Костюм химзащиты, противогаз, фильтры. Респиратор. Ложка, миска, кружка. Нож. Фонарь. Автоматные патроны россыпью в мешочке – надо же на станциях расплачиваться за ночлег и с таможенниками. Запасные батарейки, моток прочной веревки, спички.

– Судя по отметке, ты у нас пробыл два дня. С какой целью находился на Ганзе?

– Бизнес, – коротко ответил Аркадий.

Кто такой этот погранец, чтобы перед ним соловьем разливаться? Да и документы Аркадий при себе имел двух видов: паспорт конфедерата и удостоверение сталкера. По таким корочкам беспрепятственно пускали практически на все станции Метро и лишних вопросов не задавали.

– А это что такое? – спросил бдительный пограничник, раскрывая блокнот.

– Мои личные записи, – ответил Фраерман, которому уже стало надоедать занудство ганзейца.

– Личные записи? – недобро усмехнулся пограничник. – На прошлой неделе у нас тут один ошивался, тоже про переписку с друзьями сначала что-то плел. А как за жабры взяли, так и раскололся. Оказалось, что засланный казачок от товарища Москвина. В блокнотик оборонительную линию станции рисовал.