О чем молчит ласточка

– Я ведь понимаю, сынок. Ты думаешь, что раз ты мужчина и тебе не надо рожать, то и торопиться некуда. Но старость приходит незаметно, ты не чувствуешь ее наступления. Вот стал чаще уставать… но ведь работаешь много, правда? Или вдруг что-то заболело – ну и ладно, когда ж не болело-то? – Запах духов матери тоненькой, едва заметной струйкой вился под крышей, тек по приборной панели, по рулю, по его рукам, связывая их, стягивая. Володя молчал, но мать продолжала: – Но потом в один момент старость просто падает на тебя. И думаешь: вроде жил себе и жил, а ради кого? Ты знаешь, я только сейчас поняла по-настоящему, что я никому не нужна: ты уже взрослый, отца нет…

– Не ты ли только что говорила мне об идеальной любви, в которой весь смысл жизни? – наконец он придумал, что ответить. – Тогда не торопи меня. И не пытайся манипулировать.

– Я не манипулирую, просто делюсь тем, о чем стала думать из-за папы, – оправдалась мать и замолчала. Володя последовал ее примеру.

Заговорили снова они только в аэропорту.

– Надо разобрать вещи отца, – сказала мать, остановившись перед рамкой.

– Разобрал уже, – неохотно откликнулся Володя.

– Я имею в виду дома. Надо успеть до сорокового дня раздать одежду. Я не хотела напрягать этим тебя, но… все хожу вокруг них и даже в руки взять не могу. Разбери их, пожалуйста. Чтобы я приехала и не натыкалась на них повсюду.

– Хорошо, – кивнул Володя.

– Понимаешь… у меня рука не поднимается самой избавиться. Понимаешь, я хочу, чтобы все осталось как есть, чтобы еще чувствовать его присутст… – Ее голос сорвался. Володя сжал руку матери. Она собралась с силами и продолжила уже спокойно и четко: – Одежду раздай знакомым, что не возьмут – малоимущим или в церковь. Остальное надо сжечь.

– А его личные вещи куда? Книги, телефон, сувениры…

– Их не выбрасывай. Убери в кладовку. Или к себе увези. У тебя места больше, есть куда убрать.

– Понял. Сделаю.

Прощались долго, болезненно. Мать плакала, привставая на цыпочки, гладила его по голове, по плечам и груди, не выпускала из объятий и все повторяла: «Ты прости, сынок, если чем-то тебя обидела, если что-то не так сказала. Это, наверное, я виновата, что ты один». Володя бормотал: «Не говори глупости. Все нормально». Он волновался за нее: как она сориентируется, как долетит, как ее встретят, а главное – как она там будет жить без него. Но голос разума успокаивал: «Мать не оставят в одиночестве». Она летела к сестре в родной город – Москву. И, помимо Москвы, собиралась в Тверь, к Володиному дяде и двоюродному брату Вове, что не смог приехать на похороны, но настойчиво приглашал погостить.

Всю дорогу до дома он прокручивал этот разговор в голове по несколько раз. Было паршиво: на душе из-за ее слез скребли кошки, под ложечкой ныло от жалости и тоски, из-за того, что умудрился ей нагрубить, мучила совесть. Полегчало, только когда Володя увидел на трассе упоминание дома – табличку с названием коттеджного поселка «Ласточкино гнездо».

«Очень неудачное название, – критиковал отец, принимая его проект шесть лет назад. – Оно будет ассоциироваться со скалой и замком в Ялте, но разве хоть что-то напоминающее его там есть? Нет, ни архитектура, ни ландшафт не имеют ничего общего с настоящим Ласточкиным гнездом. И все-таки ты настаиваешь на этом названии. Почему?»

Отец был прав: поселок раскинулся среди полей и перелесков, покуда хватало глаз. Ни скал, ни гор, ни тем более моря. Деревянные двухэтажные дома в скандинавском стиле с панорамными окнами даже приблизительно не напоминали тот самый замок. Поселок назывался так не потому, что стоял на возвышении. Здесь уже не летали ласточки, не вили гнезд. Река пересохла, а пионерлагерь «Ласточка» много лет лежал в руинах. Но именно потому, что все это здесь когда-то было, Володя назвал этот поселок – назвал свой дом – так. Но отец принял его с трудом – и то только после долгих уговоров.

Володя пересек шлагбаум, оказался на территории поселка и запетлял привычным маршрутом между однотипных коттеджей. Его дом стоял на самом отшибе. Такой же, как остальные, он отличался лишь очень широким двором, в несколько раз превосходящим по размерам соседские, и самым высоким среди всех участков забором.

Только Володя вышел из машины, как тут же воздух содрогнулся от высокого лая Герды. Володя свистнул, и она бросилась навстречу к воротам, безуспешно пытаясь их свалить. Он приготовился открыть их. Делать это нужно было с осторожностью, иначе собака собьет его с ног – уже прыгала как сумасшедшая. Володя снова свистнул, она заскулила и притихла, а когда дверь отворилась, Герда распласталась на спине, животом кверху. Володя присел на корточки, принялся по-детски сюсюкаться с ней:

– Собака моя, соба-а-а-ка. Соскучилась, девочка? Я тоже скучал.

Почесывая мохнатый живот, он привычно оглядел дом, кажущийся на фоне сизого неба неприветливой громадиной.

– Сейчас мы включим свет, и станет лучше, правда?