О чем молчит ласточка

– Нет, что ты, когда мне. – Володя натянуто улыбнулся. – По дизайн-проекту здесь должен был стоять рояль, но сам знаешь, что это очень недешевая вещь. А потом я случайно наткнулся на объявление по продаже старого пианино. А оно белое, в интерьер вписалось…

Ему снова стало неловко. Вспомнилось, как трепетно в юности Юра относился к лагерному пианино, которое постоянно таскали из зала на улицу и обратно. А еще – как он сам себя корил за то, что завалил собственное пианино дома всяким хламом, когда бросил играть.

– Расскажи, как ты живешь? У тебя на… – Володя осекся, чуть не проболтавшись, что видел, сколько людей пришло на Юрин концерт. – В смысле, надолго в Харькове? Какими судьбами вообще?

Юра повел плечами.

– Гастроли. Наконец удалось организовать мало-мальски нормальный тур. Я так давно хотел съездить в Харьков… – теперь запнулся уже он.

Но Володя без лишних слов понял зачем. Он дотянулся до бутылки, разлил по стаканам виски, пригубил из своего. А Юра продолжил:

– Как-то все не получалось. То работа, то семья, то…

– Семья? – автоматически переспросил Володя. – Женат?

На секунду в памяти вспыхнуло ощущение фантомного счастья – Володя вспомнил, как упрашивал Юру в письмах «завести девушку», уверенный, что тот будет счастлив, когда найдет себе спутницу жизни, потому что ни в коем случае не станет таким же, как Володя.

Юра тихонько засмеялся. Нерадостно.

– Да какой «женат», Володь? – Он посмотрел на него со снисходительной улыбкой. – Это не про меня. Семья – это я про настоящую семью: мать, отца.

– Как они?

– Да никак. Мама умерла несколько лет назад, с отцом… сложно все. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим, а то как-то…

Так и хотелось сказать, что все по-настоящему хорошее для Володи закончилось двадцать лет назад, а осталось только нейтральное. Ну еще вот собака есть.

Герда, к слову, спокойно уснула, свернувшись клубочком у Юриных ног.

Володя не мог избавиться от ощущения, что они говорят не о том. Нужно было спросить – как ты жил все это время? Скучал так же, как я по тебе? Или забыл меня, сразу как уехал в Германию? Но ведь вернулся, сюда вернулся, под иву! Зачем?

Но Володя не мог. Перед ним сидел чужой человек, незнакомый. Внешне он, может, и напоминал того юного Юрку… Но Володя понимал, что порой и за год человек может измениться до неузнаваемости, а тут и подавно. Между ними – пропасть. Это не просто двадцать лет, застывшие в вакууме, это гораздо больше. Между ними огромный пласт истории, крушение СССР и его последствия, километры дорог, разные страны, разные взгляды, культуры.

Здесь и сейчас сам Володя уже давно не тот подающий надежды комсомолец, восемнадцатилетний вожатый, студент МГИМО. И перед ним далеко не тот Юрка, пионер, шестнадцатилетний хулиган, горе-пианист.

Они другие. И то, что их связывает, лишь кажется огромным и важным. На самом деле того, что их разделяет и отличает, теперь гораздо-гораздо больше.

– Общаешься с кем-то из «Ласточки»? Они все же в Харькове жили, может, нашел кого-то? – спросил Юра.

– Да, конечно. С Женей и Ириной вот дружим…

– Ого! Они до сих пор вместе?

– Да, представь себе. Женя еще долго работал физруком в тринадцатой школе, там я его и нашел… – Володя решил не уточнять, что ходил туда, чтобы отыскать хоть какую-то ниточку к Юре. – Я, кстати, крестный отец их дочери, представляешь?

– Ого! – Брови Юры поползли вверх. – Надо же!

– Их сыну, Паше, шестнадцать, а Оле недавно исполнилось девять. Такая забавная девчонка – активная, веселая, с меня вообще не слезает, когда прихожу. Кстати, учится в музыкальной школе.

– Молодец. А тебя дети всегда любили. – Юра развел руками. – Помнишь этих оболтусов из пятого отряда? Чего только стоил этот, как его… племянник директора. Блин, забыл фамилию…

– Пчелкин? Он, кстати, сейчас в горсовете работает.

– Он-то? Обалдеть! – Юра чуть не подавился куском бутерброда. Володя рассмеялся.

Стало легко и даже весело, стоило вспомнить, что то лето в «Ласточке» было пропитано не только печалью от утраченной любви. А ведь и правда, как много та смена вобрала в себя, столько событий и людей. Неугомонная детвора из пятого отряда, начальство со своим формализмом и коммунистическими причудами. Девочки-красавицы, что постарше. Приколисты-парни. Свежий воздух, солнце, речка, костры, дискотеки, походы…

За разговором время потекло быстрее, виски по стаканам – тоже.

– Нет, ну подумать только! – весело возмущался Юра. – Приехал какой-то хлыщ из своей Ма-а-асквы… и все девчонки, как по команде, в него повлюблялись! А Конев что? А хрен Коневу!

Володя не мог не улыбаться, слушая его.

– Да ладно тебе. Так уж и все?

– А скажешь нет? Чего только та троица стоила, помнишь?

– Да ну тебя, дурехи же были. Кстати, Полина сейчас очень даже успешный стоматолог.

– Ты с ней общаешься?

– Нет, просто слышал краем уха. Она с Машей дружит, а Маша работает с Ириной. У Ирины сейчас свой бизнес, верхней одеждой занимается.

– Погоди, какая Маша? Та самая Маша?

– Ну да, Сидорова. Хотя… Может, она уже и не Сидорова после замужества – я не помню. В общем, она работает у Ирины продавцом.