О чём молчит Ласточка

Его жест не убедил её, она продолжила с ещё большей настойчивостью:

— Хорошо, может, женат и не был, но я же слышала про Свету! Ты сам говорил Ирине…

— Это было давно и неправда, Маша!

— Да плевать! Главное — теперь ты не голубой, хотя был им раньше! Почему ты скрываешь, как от этого избавиться? Почему врёшь?!

— Не вру. Я не был… — Володя осёкся, едва не произнеся это мерзкое слово, но вовремя поправил себя, — …таким. Я есть такой с самого детства. Но! То, какой я есть, не мешает мне быть хорошим человеком и иметь хорошую работу. Просто я смирился, и ты рано или поздно смиришься.

— Я не смирюсь с этим никогда! — Она гордо вздёрнула подбородок.

— Если ты действительно любишь сына, то придётся. Сексуальность не изменить и не вылечить. И пока ты этого не поймёшь… — начал было он, но оборвал себя на полуслове.

Разве она могла это понять? Вряд ли. И Володя знал причину её бескомпромиссности. Во времена их молодости, когда Маша впервые столкнулась с другой сексуальностью, вся их страна, весь их мир считал это совершенно ненормальным, противоестественным и даже преступным. И в этом не было ни капли Машиной вины — так её воспитали время и общество, в которых она жила. Точно так же время и общество воспитали и Володю.

Маша сердито посмотрела ему в глаза и с вызовом произнесла:

— Зато я слышала, что есть врачи, которые занимаются с гомиками, и они выходят от них нормальными!

— Занимаются с гомиками, говоришь… А чем — ты не думала?

Володя многозначительно замолчал. Он понимал, что, несмотря на злость, которую провоцировало Машино поведение, он должен взвешивать свои слова. И эмоциям нельзя было давать волю — они только навредят.

Он сделал глоток чая и спокойно спросил:

— Тебе не рассказывали, чем именно эти «врачи» занимаются? Они калечат психику. Я тоже когда-то считал это «болезнью», — он вздохнул, — и очень хотел вылечиться. Потому что это было слишком сложно и страшно. Тем более началось очень рано.

— Рано? Разве твоим первым был не Юра? — перебила Маша.

Сердце кольнуло, когда Володя услышал от неё это имя. До этого Маша называла его только по фамилии.

Володя нахмурился, затем слабо улыбнулся.

— Юра был моей первой и, наверное, единственной любовью. А тот человек, о котором я говорю… Это была не любовь. Это был ужас, я ненавидел себя настолько, что готов был… на самом деле покончить с собой.

Маша охнула, прикрыла рот ладонью.

— Вот видишь! Я же говорю, что Дима хочет…

— Не сравнивай меня тогдашнего со своим Димой! Если ты говоришь, что он пригласил парня к себе и уже целовался с ним, значит, он не один, ему есть с кем разделить свои чувства. Это важнее всего. Наверное, так же, как было у нас с Юр…

— Не смей сравнивать моего сына с этим Коневым! — вспылила Маша.

— Да никого я не сравниваю! Ты просишь моей помощи, и я не знаю, чем могу помочь тебе, кроме как показать на своём реально плохом примере, чего делать не следует. А дальше тебе самой решать — попытаешься ты принять его таким, какой он есть, или будешь и дальше пытаться что-то изменить. Как помнишь, тогда ты нас с Юрой даже выслушать не захотела…

— Ну а что же делать? — снова отрешённо спросила Маша. — Может, найти ему девушку?

— Ты меня вообще слушала? — едва не взорвался Володя.

— Я не смогу сидеть сложа руки, нужно сделать хоть что-то!

— Маша… — предостерегающе протянул Володя.

Маша замолчала, взяла чашку в руки и немного отпила. Володя смотрел на неё, размышляя, и понял вдруг, что так и не узнал ответа на ещё один очень важный вопрос.

— Маш, а сам Дима признавался тебе в своём влечении?

Она отрицательно помотала головой.

«Интересно — почему? — задумался Володя. — Если не сказал сам, значит, либо сомневается в себе, либо не готов, либо боится матери…» Мысль, что он может её просто жалеть, как сам Володя до сих пор жалел свою мать, в голову даже не пришла.

Володя взял её за руку и пристально посмотрел в глаза:

— Тогда просто не лезь в его жизнь.

После этих слов спокойная, притихшая было Маша отбросила его руку и выкрикнула:

— Как не лезть? Я, вообще-то, его мать!

— Но это не твоё дело!

— А чьё же? Он ещё совсем молодой, он ничего не понимает, он может таких делов натворить, что…

Володе захотелось её встряхнуть, но он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Это ты ничего не понимаешь, а слушать — не хочешь.

— Нет, я не смогу с этим жить!

— Так и не тебе с этим жить, а ему.

— Я… я не верю! — она истерически хихикнула. — Материнское сердце не так легко обмануть. Я знаю своего сына, никакой он не гомосек! Я чувствую, что этот его поцелуй на самом деле был просто баловством, но ты, Володя… Я, может, и могла подумать, что Конев был злопамятным козлом, но чтобы ты… Столько лет прошло… От тебя я такой подлости не ожидала! Ты врёшь, чтобы отомстить!

— Если ты так действительно считаешь… — прошипел Володя сквозь зубы, подавляя всё сильнее и сильнее закипающую злость. — Тогда нам не о чем говорить.

— Но мы поговорим… — яростно прошептала Маша. — Когда я его вылечу, мы поговорим.

— Ты его только искалечишь!

— Да кто ты такой, чтобы учить меня, как заботиться о моём ребёнке?!