О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

На лежащий в основе песни Басманова жанр народного танца, привлекший в свое время внимание поэтов-символистов, указала английская исследовательница Аврил Пайман, предположившая, что написанный Луговским текст имеет общий фольклорный источник со стихотворением Андрея Белого «Веселье на Руси» (1906; вошло в цикл «Россия» в сборнике «Пепел»), заканчивающимся видением Смерти, встающей над охваченной революцией страной:

Трепаком-паком размашисто пошли: —
Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:
Трепака да на лугах,
Да на межах, да во лесах —
Да обрабатывай!
По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,
Да по дороженьке вали-вали-вали —
Да притопатывай![736]

Сам Эйзенштейн в одной из заметок к этой сцене, адресованной, по всей видимости, Прокофьеву, подчеркивает ее танцевальную основу — «галоп, конный скач» (то есть так называемый «horse’s step», «pas de cheval», «лошадиный шаг» в балете — выбрасывание одной ноги на прыжке другой, здесь — присядка).

Энергичный (символисты бы сказали: дионисийский) плясовой рефрен к песне опричников нередко встречается в русском фольклоре (например, в финале песни «Близко города Славянска»: «Заходили чарочки по столику / Загуляли молодцы по горенке. / (Хор) Ай, жги, жги, жги, говори, приговаривай»; плясовой «величальной» из сборника Сахарова: «Ай, вдоль по улице молодчик идет, / Ай, вдоль по широкой удаленькой. / Ой, жги, ой, жги! говори! / Вдоль по широкой удаленькой идет»[737] или свадебной песне «Пора молодцу женитьбу справлять / Холостому время свататься / Гей, жги, жги, говори, / Приговаривай»[738]) и его художественных стилизациях, вроде «Разбойничьей песни» А. А. Навроцкого:

Эх, гуляй душа, душа вольная!
Душа вольная, молодецкая!
Эх, ты жги, говори, да на месте не сиди!
Да на месте не сиди, знай поплясывай! <…>
Не робей, Косой, знай наяривай,
Расходись рука, ну, живей еще!
Расступись народ, места надобно!
Эх, ты жги, говори, да месте не сиди,
Да на мечте не сиди, знай отплясывай!
          Начинается бешеная пляска

[739].

Показательно, что этот припев в значении политического намека-эвфемизма проник даже в русское переложение французской песенки Беранже «Злонамеренные песни» (перевод М. Ф. и А. А. Тхоржевских):

Вот в чём префекта весь указ;
Блюсти его старайся!
За песней нужен глаз да глаз;
Смотри не зазевайся:
Стране анархия грозит!
Хоть мир «God save» пока хранит,

Но — можно ли без гнева

Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой, жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это всё враги!..[740]

Иначе говоря, общим знаменателем выделенных нами словесных и музыкальных мотивов является их укорененность не в абстрактно фольклорном и не в идеологически тоталитарном («тема Грозного»[741]), но в издевательски бунтарском и цинически агрессивном (разбойничьем, «ушкуйническом») политическом гипертексте, вызывающем ассоциации с необузданной, «камаринской», русской вольницей и безграничным насилием.

Между тем ни ритмически (полиметрическая композиция на основе 6-стопного хорея с парными мужскими рифмами в куплете и вольным дольником припева с мужскими и дактилическими клаузулами), ни интонационно, ни тематически, ни семантически (ёрническая двойственность) басмановская «ария» не похожа ни на одну из известных нам плясовых песен или арий, говоря ироническими словами Иосифа Бродского, «айне кляйне нах мужик».