О чем мы думаем, когда думаем о футболе

Надеюсь, теперь уже ясно, что я люблю футбол. Но я часто задаюсь вопросом: не слишком ли сильно я люблю его и не приводит ли это меня к тому, что я чересчур охотно теряю себя и свои критические способности? Возможно, мы должны быть более подозрительными к футболу и более критичными к той роли, которую он играет в нашей жизни. Как я уже говорил в начале книги, существует противоречие между формой футбола – ассоциацией, социализмом или коллективной практикой – и материальным содержанием игры – деньгами – в его самых чрезмерных и гротескных проявлениях. Марсело Бьелса несколько лет назад сказал: «Мир футбола все меньше напоминает фанатика и все больше походит на предпринимателя»[29].

Я пишу, конечно, с точки зрения болельщика, но успех команды все чаще оценивается в соответствии с критериями производительности предприятия: возврат владельцам прибыли от инвестиций. И я не думаю, что противоречие между формой футбола и его материей может быть разрешено неким способом, который дал бы нам возможность не испытывать никаких негативных эмоций по поводу игры. Это не было моим намерением. Скорее, противоречие – это открытая, гноящаяся рана между формой и материей, которая позволяет нам чувствовать восторг и отвращение к игре, иногда в один и тот же момент, и особенно отвращение к себе за то, что мы очарованы и захвачены этим зрелищем.

Футбол может быть ужасным. Это мощный опиат, который успокаивает людей, пристрастившихся к нему, истощает их энергию и отвлекает внимание от более важной социальной борьбы своего времени и места, выводя из строя их потенциал для политических действий. Вне всякого сомнения, футбол – это форма массовой психологии, которая может лицензировать самые вопиющие формы трайбализма (племенной обособленности) на уровне клуба и самый уродливый национализм на уровне страны.

Хотя империя часто наносит ответный удар в футболе (как когда, скажем, Алжир побеждает Францию или Ирландия бьет Англию), футбол – это средство выражения для самых устаревших колониальных предположений о связи между должным образом патриотичными уроженцами и очевидно низшими и ненадежными чужеземцами, между нами и ими, и мы всегда лучше их. Это то, что вы можете найти в какой-нибудь футбольной писанине, особенно когда это замечательно высмеивается кем-то вроде Дэвида Стаббса, как в его персонаже «Командир крыла» (Wing Commander), для которого каждый международный матч, который играет сборная Англии, – это доказательство ее расового превосходства[30].

Но даже когда речь идет о более серьезных комментариях, некоторые футбольные сочинения страдают болезненным похмельем целого комплекта колониальных пережитков. Очень часто по отношению к другим культурам звучит самодовольный и покровительственный тон, будь то разновидность деградации или романтическая идеализация. И важно помнить, что романтическая идеализация других народов как своего рода благородных дикарей, играющих в якобы более естественной и жизненной манере (подобное отношение проявлялось к сборной Бразилии в 1950-х и 1960-х годах, а в последние десятилетия – к африканским национальным командам), сама по себе является выражением деградации с помощью колонизаторского дискурса.

Несмотря на неизбежный (надеюсь) рост популярности женского футбола, особенно в США, нет никаких сомнений в том, что футбол усиливает целый ряд прискорбных гендерных норм и подкрепляет разрушающееся чувство маскулинности, как и феномен ладдизма в футболе в Великобритании. Чтобы отчасти упростить дело, можно сказать, что сама структура игры с неизменным тренером в роли отца, окруженного любящими сыновьями, которая отражается и в отношениях между отцами и сыновьями среди болельщиков, представляет собой одно из самых мощных свидетельств незыблемости патриархата. Даже когда иерархия «отец-сын» заменяется метафорами «учитель-ученик» или «генерал-солдат» или допускает, что некоторые футбольные культуры более демократичны, как в Нидерландах, где игроки уже давно привыкли дерзить своим боссам, футбол все равно отмечен глубоким патернализмом и имеет склонность легко переходить к авторитаризму.