А мы все мешали и мешали гремучую смесь, пока хватало сил, пока не кончились бутылки и холщовые индийские мешки.
— А теперь — бегом! — скомандовал Кейл.
И мы побежали вниз со всех ног.
— Ты предупредила жильцов? — закричал Кейл через два пролета.
— Я обзвонила всех, кого смогла! — гулко отозвалась Пэт. — По интеркому! Сказала, краны не открывать!
— Даже я бы не стал пить! — заорал Кейл еще через два пролета. — Сущая отрава!
— Именно то, что надо! — звонко прокричала Ребекка.
— Вы подождете меня или нет, подельники?! — прокричал я вниз, в бесконечно кружащуюся лестничную клетку. Ступени дрожали у меня под ногами и медленно, слишком медленно бежали обратно. Двадцать первый этаж, двадцатый. Веселые вопли подельников стихли глубоко внизу; должно быть, они уже выбрались на свежий воздух.
Девятнадцатый этаж, восемнадцатый. Я, задыхаясь, изо всех сил перебирал ногами, и лестница дрожала подо моим тяжелым шагом. Нет, это сам дом — весь дом ощутимо затрясся, будто при землетрясении. Стены потемнели и будто бы пошли волнами; сверху посыпалась штукатурка. Быстрее, еще быстрее! Легкие сгорели, теперь дыши жабрами, Стеф. Пятнадцатый этаж, четырнадцатый. Быстрее! Вот тринадцатый — чертова дюжина. Или уже двенадцатый? Еще быстрей!
Через два пролета резко погас свет. Я оказался в кромешной тьме, в бетонном мешке, и только считал ступени, сжимая зубы, хватаясь за перила и стараясь не оступиться. А дом вдруг пошел звуками: стонал и скрипел, и хлюпал, и гудел трубами, и вздыхал гигантскими невидимыми мехами. Сказать, что мне стало страшно — это не сказать практически ничего. Мои волосы встали дыбом отнюдь не фигурально; должно быть, прическа моя превратилась в натуральное афро. Десятый этаж? Или уже девятый? — успокаивал я себя. Лестница стала скользкой, гладкой, будто детская горка, я не удержался и упал на ягодицы, и покатился вниз, отбивая пальцы невидимыми спасительными перилами, а затем почувствовал, что лечу, падаю почти отвесно в полнейшей, глухой, абсолютной тьме… Меня схватили за запястья какие-то холодные, как лед, руки; я заорал от неожиданности и ужаса; едва ощутив ногами твердую почву, я побежал туда, откуда почувствовал какое-то слабое дуновение воздуха; ледяные пальцы все также крепко держали меня за руки, не отставая. Мы бежали, вероятно, по длинному коридору — а он все никак не кончался. Здесь густо, до жжения в глазах воняло — той самой взрывоопасной смесью, которую мы только что влили в водонапорную систему. С потолка капало; мы то и дело вляпывались в невидимые лужи чего-то чавкающего и липкого; наконец, я с размаху налетел на какую-то тошнотворно пахнущую мокрую стену и от удара лишился чувств.
Очнулся я на улице. Прямо над головой ярко светил фонарь. Ребекка протирала мое лицо и одежду влажными салфетками, рядом стояла высокая крепкая женщина.
— Мариэлла, — басом представилась женщина. — Ух, и тяжелый же вы, мистер Стефан.
— Патрисия с Джорджи уже ушли, — сбивающимся голосом сообщила Ребекка. — Знаешь, я чуть с ума не сошла от волнения!
Тебя не было четыре часа! Нет, ты скажи, ну где на этой лестнице можно на четыре часа запропаститься?
Я лежал и смотрел прямо в центр фонаря, и у меня кружилась голова. Мариэлла? Мариэлла Родригес? И пропавший целую неделю назад маленький Джорджи?
А что было дальше, вы и сами знаете. Эти ушлые квартиранты против нас с Роджерсеном открыли представительский иск. Выбора не оставалось, и мне пришлось рассказать Роджерсену все без утайки, но странная вещь, он вовсе не стал ругаться, а только сидел, как мумия, с ошеломленным взглядом и открытым ртом, затем похлопал меня по плечу и только потом схватился за голову.
Да, должен отметить, что хитроумный ребеккин способ отлично сработал, и дом номер двадцать шесть по Западному шоссе стоит совершенно целехонький. Правда, этажей в нем теперь не сорок семь, а тридцать пять. Куда делись остальные, ума не приложу. Все жильцы и жилицы, насколько мне известно, остались в полном здравии, только вот квартиры у них, как это было сказано в этом чертовом иске, «без всякого предупреждения поменяли архитектурную планировку». Сущие мелочи, на самом деле: у кого стена исчезла, у другого спальня оказалась на кухне, а у третьих санузел на потолке. Что, скажете, на потолке неудобно? А у четвертых одна квартира с соседями оказалась. Шведская семья, практически. Говорят, это теперь модно.
Впрочем, мы с Роджерсеном вовсе не унываем. Наоборот, планируем обезвредить следующий пипидом. А потом и все остальные, чтоб уж наверняка. Судя по срокам застройки, у нас есть еще в запасе несколько недель или месяцев. Между прочим, я навел справки — эта бодяга, с пропажей жителей пипидомов, распространилась уже по всей Америке. Ими занялось ФБР, лучшие умы ломают головы, но все тщетно. А мы его просто споили вусмерть, самым гадким на свете пойлом, вот дела! Охотники за домовыми чертями — заткнули глотку прожорливому проглоту! Йо-хо-хо!